Хилари Боннер - Нет причин умирать

Затем он почувствовал, что прямо на его лицо падает яркий свет. Резко моргая, наполовину задыхаясь, с наполовину отключенным мозгом, он отчаянно пытался понять, что происходит. Это был фонарь. Конечно. Фонарь. И по какой-то причине нападающий светил прямо ему в лицо. Почему? Почему он это делает? Но даже в том полуживом состоянии, в котором был Келли, ответ пришел довольно быстро. Чтобы проверить. Убедиться, что он убивает того человека. И Келли снова приготовился умирать.

Фонарик светил прямо ему в лицо несколько секунд. Затем так же резко, как и появился, режущий свет исчез. Фонарик выключили. Келли слышал стук собственного сердца, громкий и частый, как никогда, и был абсолютно уверен, что биться тому осталось недолго. Он почувствовал теплую влагу между ног. Далеким уголком сознания Келли понял, что, должно быть, непроизвольно надул в штаны.

Руку, сжимавшую его челюсть, резко убрали. Келли попытался повернуться, еле держась на ногах, чтобы посмотреть, кто на него нападал.

Но прежде чем он успел это сделать, тупой удар, которого он ожидал, пришел. Но не коленкой в спину. Вместо этого он почувствовал удар фонарем по лицу. Падая на колени, он смутно подумал, что фонарь, должно быть, резиновый или что-то в этом роде. Иначе удар был бы очень сильным. Может, даже смертельным.

К тому же ударили его не со всей силы, потому что он не упал совсем и не отключился. Вместо этого, лишь слегка покачиваясь, он так и остался сидеть на коленях почти прямо, и острые края гальки впивались в его плоть через тонкие брюки. Затем, нуждаясь в лучшей опоре, он упал вперед на руки.

Он чувствовал, что его голова словно принадлежит кому-то другому, и притом кому-то, кого он не знал. Но он все еще оставался в сознании, хотя перед глазами танцевали миллионы цветных огней.

Затем так же, как он осознал, что кто-то находится рядом за секунду до нападения, Келли понял, что он снова более или менее один. Он услышал слева хруст гальки и вгляделся в темноту. Но смог разглядеть лишь тень, спешащую укрыться в густых зарослях на склоне холма.

Ему казалось, что его голова прокатилась по Солнечной системе. И вдруг он абсолютно перестал чувствовать, что его сердце бьется. Хотя если он все еще дышал, то оно должно было биться.

Он слегка выпрямился, сел и прижал колени к груди и положил на них голову. Голова все еще кружилась. Келли понял, что у него сотрясение. С ним такое уже случалось однажды, когда он упал, катаясь на ранчо в Аризоне. По работе, конечно. У Келли никогда не было времени на хобби. И у него больше не было возможности овладеть искусством катания на лошади или искусством самозащиты.

Он обхватил обеими руками голову, пытаясь успокоить ее, и нащупал пальцами уже набухшую шишку. Несколько минут он так и сидел на каменистом пляже. Галька была леденяще-холодной и немного влажной, может, просто от тумана и сырости морского воздуха, но Келли едва ли чувствовал сырость, сопротивляясь подступающему обмороку. Тем более брюки его уже были мокрые. И когда его душа и тело вновь начали жить, пусть почти незаметно, он почувствовал вонь мочи, смешанную с резким соленым запахом воздуха.

Спустя какое-то время с предельной осторожностью он поднял голову с колен и медленно пошевелил ею из стороны в сторону. Она больше не кружилась так бешено. И хотя на лбу, в том месте, куда его ударили, уже была значительная опухоль, крови вроде бы не было. Очевидно, кожа не была разорвана и удар не пришелся по самым чувствительным местам. По тем частям тела человека, с которыми, Келли почему-то был уверен, нападающий должен быть хорошо знаком. Казалось, его били аккуратно. И в этом, конечно, не было смысла. Но Келли не мог выдумать ничего другого, по крайней мере в этом состоянии.

История Джона Ли, человека, которого не могли повесить, пролетела в его одурманенной голове. В конце девятнадцатого века Ли наняли лакеем в уединенный дом в лесистых холмах над пляжем Баббакомба. Того леса, в котором скрылся нападавший на Келли.

Ли был приговорен к смерти за убийство своей хозяйки, но все отрицал. Когда огласили приговор, он предсказал: «Господь не позволит мне умереть». И в самом деле, когда его собрались повесить во внутреннем дворе грозного старого замка, теперь областного суда, а тогда дома для выездных сессий присяжных, люк под виселицей каким-то образом не открылся трижды подряд, и смертный приговор девятнадцатилетнему Ли был отменен.

Безумные, жестокие образы мелькали в одуревшей голове Келли. Он все еще был не способен думать рационально, и перед глазами плясали яркие огни, как при очень сильной мигрени.