Джон Бердетт - Крестный отец Катманду

Я покосился на Мой.

— Мой прадед с отцовской стороны со своей третьей женой. Если бы не Мао и революция, я бы, наверное, выросла в родовом поместье в Шаньтоу с декоративными садами и павильонами, где мои предки проводили лето. Мне бы с детства перебинтовывали ноги, и я бы пристрастилась к опиуму. — Она подняла на меня глаза. — Тоскую по этому утерянному изяществу. В конце концов, я же люблю опиум и никуда не хожу.

Она вынула изо рта сигару и распрямила спину, словно люди на портретах были для нее реальнее живых и заслуживали большего уважения. А я в это время рассматривал помещение. Было в нем что-то от мужской дисциплинированности, зато нежные цвета отличались утонченностью.

— Что-то я нигде не вижу плюшевого мишки…

Мой задумчиво, словно соглашаясь, кивнула.

— Последние двадцать лет я держала его в шприце.

Она показала мне маленькую, уютную библиотеку и даже пригласила заглянуть в спальню. Меня изумляло такое гостеприимство, и вдруг я ощутил, как в области лба что-то взмыло вверх. Удивленно повернулся к ней.

— А в коле был не коньяк, доктор.

— Разве я сказала «коньяк»? Должно быть, нашло затмение. Не тревожьтесь, вы не пили ничего такого, чего не пила я. — Мой хмыкнула. — К тому же мы не женаты, следовательно, убивать вас нет необходимости.

— Могу я хотя бы узнать, что это было?

— Нет. Состав слишком редкий и стимулирующий, а название вам ни о чем не скажет.

— И каково его действие?

— Решит для вас дело. Разве вы не этого хотите?

Я не знал, в чем причина, почему не могу сосредоточиться: то ли потому, что началось действие наркотика, то ли оттого, что я испугался, что он начал действовать на меня.

— Давайте выйдем на балкон.

Как только мы оказались на улице, я со вздохом опустился в плетеное кресло и поддался очарованию луны. Теперь я понял, в каком настроении была Мой, когда я появился в ее доме.

— Когда я к вам приплыл, вы уже приняли эту штуку?

— М-м-м… Вам понравилось?

— Слишком. Вы ведьма.

— М-м-м… Так что вы там говорили насчет письма от полковника Викорна?

— Не пойдет, доктор. Я вам его не отдам, пока вы мне не дадите подробных объяснений. Вот это я и приехал вам сказать.

— Даю за письмо кружку какао.

— Нет.

Мой помолчала.

— Вы сознаете, что без моей помощи вам никогда в жизни не будет так хорошо, как сейчас?

— Да, — простонал я.

— В отличие от существовавшего ранее сцепления тех же молекул благодаря этому препарату вы и на следующий день будете вспоминать каждую возвышенную секунду своего состояния. Но на смену восторгу придет невыносимая тоска по утраченному кайфу, да такая, что впору лезть на стену.

— Ясно.

— Но самое ужасное в том, что вы еще в начале пути. Дальше будет лучше и лучше, до такой степени, что невозможно поверить… пока внезапно не оборвется и больше не возобновится, если я не дам вам еще какао.

— Я все понял, доктор Мой.

— Только не вздумайте меня арестовать. Этот состав мне прописан моим лечащим врачом из Амстердама, и я не виновата, что вы явились ко мне без приглашения и выпили мой напиток, не дав возможности предупредить вас о том, что находится в бокале.

— Теперь я знаю, какой будет линия вашей защиты.

— Вы оказываете необыкновенное сопротивление, — произнесла она с оттенком грусти.

— Что бы мне ни подлили, это не идет ни в какое сравнение с дисковой пилой.

— Дисковой пилой? — переспросила она так, словно уже слышала эти слова, и раздраженно фыркнула.

— Кромсает все. Даже ваши химикаты.

Последовала долгая томительная пауза.

— Хорошо. Что вы хотите знать?

Я обнаружил, что не способен отвечать, но не потому, что мозг сбит с толку. Наоборот, он обрел необыкновенную ясность — такую остроту мысли и чувств, что я не хотел упускать момент, ведь теперь можно было читать в ночном небе досье. Время шло, но я потерял ему счет.

— Ну как, детектив, что-нибудь решили? — спросила доктор Мой.

— Да.

— Без проблем?

— Без.

— Мое какао?

— Да.

— Сначала письмо.

— Нет.

— По-моему, письмо адресовано мне.

— Оно адресовано: «Для предъявления по месту требования». От меня целиком зависит, получите вы его или нет.

Мы провели таким образом два полновесных часа. Снадобье оказалось действительно хорошим.

Наконец Мой спросила:

— Скажите, что конкретно вы от меня хотите?

— Знака, слова — всего, чего угодно, только бы убедиться, что все прочитанное мною на небесах — сущая правда. Что не просто химия задурила мне мозги.