Вильям Кобб - Клуб Мертвых

Директор был, видимо, в сильном смущении.

— Мой дорогой собрат, — сказал он, — вы не можете себе представить, до какой степени я огорчен…

— Но, почему же?

— Потому, что я не могу исполнить вашу просьбу!

— Но, почему? Вы меня удивляете! Очень удивляете!

— Вы сейчас поймете меня. Нам запрещено самым строгим образом допускать кого-либо к преступнику!

— Без исключений?

— Без исключений. Наши инструкции точны и ясны, и я не могу нарушить их, не навлекая на себя упреков, которых мое достоинство требует избегать!

— О! Да! Это справедливо!… Я не настаиваю… Долг прежде всего… Вы, французы, никогда не нарушаете долга… В Англии, там я мог бы увидеть арестанта…

— А! В Англии?…

— Да… Там сказали бы: «Инструкции запрещают заключенному видеть кого бы то ни было, даже родственников или друзей… Но, ведь, сэр Джемс не родственник, не друг… Это доктор!… Врачи всегда имеют доступ к больным…» Вот что сказали бы в Англии. Но здесь вы — рабы закона… Это хорошо! Очень хорошо! Что за народ!…

Несмотря на восторженное изумление, выразившееся на лице англичанина, директор невольно подумал, не издевается ли он над ним.

Но Джемс Вольф, окончив свою тираду, решительно направился к выходу.

Порыв патриотической гордости овладел душой директора.

— Доктор! — позвал он.

Англичанин остановился и обернулся.

— Вы меня зовете? — спросил он.

— Я обдумал…

— Что вы хотите сказать?

— Я думал о моих инструкциях…

— Они точны и ясны!

— Да. Но я имею право поступать и по своему усмотрению.

— А? Вы имеете…

— И я полагаю, что доктор всегда может быть допущен к больному!

— Не говорите так… Это может скомпрометировать вас!

— Неужели вы думаете, что, когда логика на моей стороне, я склоняюсь перед буквой закона? Пойдемте!

С этими словами директор направился к палате, где лежал Дьюлуфе.

Если бы он обернулся в эту минуту, то увидел бы каким торжеством блеснули глаза англичанина!

Когда они вошли в № 36, где лежал Дьюлуфе, больной был в забытьи и не слышал, как отворилась дверь.

— Вы говорите, что это важный преступник? — спросил мистер Вольф.

— Все доказывает это! — отвечал директор. — Говорят даже, что ему не сносить головы, — добавил он, понижая голос.

— Это странно, — заметил англичанин, по-видимому, погрузившись в размышления. — Ничто в его лице не доказывает присутствия дурных инстинктов… Впрочем, может быть, череп представляет какие-нибудь особенности…

С этими словами, мистер Вольф, бросив вопросительный взгляд на директора, протянул руку к голове спящего.

Директор утвердительно кивнул головой. Англичанин улыбнулся с видом человека, приступающего к долгожданному исследованию.

Его рука начала ощупывать череп Дьюлуфе с такой легкостью и осторожностью, что тот, казалось, и не чувствовал прикосновений.

Затем мистер Вольф обернулся снова к директору с торжествующим видом.

— Какая чудная наука — френология!

— Что же? Вы открыли…

— Выпуклость сокращения характеризует ненормальное развитие?

— Право?

— Это означает мускульную силу сцепления! Отсюда любовь к ссорам, дракам… Кроме того, мы видим чрезмерное развитие мускулов… Нетерпение… Склонность к разрушению…

— Из этого вы заключаете?… — сказал директор, казавшийся тем более заинтересованным, что он не понимал ни слова из всех выводов Джемса Вольфа.

— Что этот человек — бандит худшего сорта!

— И это совершенно справедливо. Это просто невероятно!

— Теперь, господин директор, мне остается только поблагодарить вас за вашу чисто французскую любезность! Вы мне оказали одну из тех услуг, которые никогда не забываются!

После обоюдных любезностей и рукопожатий мистер Вольф вышел, сопровождаемый любезным директором, и вскочил в ожидавшую его карету.

Директор в последний раз поклонился и вернулся в госпиталь, которым он теперь чрезвычайно гордился.

Может быть, его гордость получила бы сильный удар, если бы он мог услышать короткий разговор, происшедший между Вольфом и его кучером.

— Ну, что? — спросил кучер.

— Готов… Как баран.

— А другой?

— Покончено.

— Директор важно попался.

— Баран!

В это время почтенный директор читал в своем кабинете рапорты о состоянии госпиталя. С особенным вниманием остановился он на заметке, касавшейся Дьюлуфе.

«Быстрое излечение. Может выйти через три дня. Укрепляющая пища, мясо и вино».

И директор повторил вполголоса: