Джей Брэндон - Когда бессилен закон

Он оказался подлинным кошмаром для всякого, кто испытывал чувство страха. Его первым актом было увольнение из канцелярии половины адвокатского состава. Но отнюдь не самых молодых из работавших там юристов. В соответствии с теорией, что зараза коррупции расползается сверху, Хью уволил из своего штата наиболее опытных судебных обвинителей. Возможно, сама по себе эта идея была и неплохой, если бы взамен изгнанных у Хью имелись другие опытные юристы, но таковых у него, разумеется, не оказалось. Он попросту решил, что сумеет начать все сызнова: с помощью самых молодых ассистентов прокурора и притока свежих талантов из юридической школы. Вчера еще эти двадцатипятилетние обвинители вели дела пьяных шоферов да мелких магазинных воришек, а сегодня они уже участвовали в процессах по обвинению в убийстве и насилии. И, обвиняя их, они зачастую выступали против защитников, которые сами вчера еще были опытными обвинителями по уголовным делам. Общий процент обвинительных приговоров полетел ко всем чертям. Другие же нововведения Хью, такие, как временное ограничение на досудебные договоренности, тоже не сработали. Когда каждый месяц регистрируется по тысяче новых уголовных преступлений, большую их часть поневоле приходится решать до суда. Через пару месяцев Хью понял это, но к тому времени он уже успел выставить себя совершенным олухом.

Еще никто и никогда не принимал этого департамента с лучшими намерениями, и еще никто не доводил его до такого краха. Когда четырехлетний избирательный срок Хью Рейнолдса близился к завершению, местные общественные структуры пришли в бешеное оживление, подыскивая опытного обвинителя, способного противостоять Хью. Я оказался одной из подходящих кандидатур и почти с удивлением обнаружил, что мною заинтересовались. После десяти лет частной практики перспектива возвращения в окружную прокуратуру выглядела совсем неплохо: я соскучился по прокурорской работе и компании «хороших парней», и это был единственный способ, каким я мог вернуться туда.

За четыре года Хью Рейнолдс тоже многому научился. Процент обвинительных приговоров у него значительно возрос, и Хью уже не был такой легкой мишенью, какой являлся после первого года службы. Однако у меня за спиной имелась поддержка чуть ли не всех адвокатов города, и была даже тайная симпатия со стороны многих членов собственного аппарата Рейнолдса. Официальным лозунгом моей предвыборной кампании было: «Обвинение — обвинителями-профессионалами!» Неофициальный мог бы звучать так: «Вернем в прокуратуру старых хороших парней!» Когда приблизились выборы, Хью оказался в невыгодной ситуации для пребывания в должности. В последние несколько недель предвыборной кампании его лучшие обвинители проиграли процесс по делу об убийстве, получившем большую общественную огласку. Другое крупное дело, которое вел сам Хью, было пересмотрено апелляционным судом. В оставшиеся до выборов дни Хью Рейнолдс выглядел, как ребенок, потерявшийся в луна-парке. От меня ничего не требовалось: достаточно было подняться по лестнице суда с кейсом в руке и с определенным выражением лица — и я уже в сравнении с Хью выглядел Эйбом Линкольном. Когда интервью давал я, то это происходило перед входом в какой-нибудь судебный зал — Хью Рейнолдса интервьюировали в его личном кабинете. Он походил на короля в бункере, и я начал быстро набирать очки.

Ответом Хью была атака на меня персонально: на мой послужной список, мои доходы, мою биографию. «Если вы мечтаете о коррупции, которая когда-то была в этом офисе обычным делом, — публично заявил он, — то Марк Блэквелл именно тот человек, который вам нужен». Такой кампании я вести не собирался. Но когда меня оскорбляют, во мне просыпается студент-третьекурсник. «Да ну?!» Репортеры с удовольствием ухватились за это. Для них стало своеобразной игрой: перехватывать меня в коридоре и сообщать мне цитаты из высказываний Хью, которые на следующий день должны были появиться в газетах.

— Эй, Марк, Хью Рейнолдс только что сказал мне, что единственная причина, по которой ты имеешь репутацию хорошего обвинителя, заключается в том, что ты всегда уворачивался от сложных дел.

— Ты шутишь? Послушай, это можно было бы принять за оскорбление, исходи оно от человека, имеющего хоть малейшее представление о том, что нужно делать в судебном зале. Ах он прохвост! Если бы ему когда-нибудь пришлось быть обвинителем в сложном деле, то не думаю, что он сумел бы добраться до заключительного слова в сухих штанах.