Рекс Миллер - Грязь

В своем деле он настоящий мастер. Однако сейчас чувствует, что не все хорошо. Но ошибки быть не должно.

Со скрежетом он опять начинает все продумывать, сконцентрировавшись на каждом своем движении, на каждом шаге, вспоминает все от того момента, когда выбрал место для засады, до того, как разобрал свой рюкзак, установил параллельные кольца взрывателя и обмотал проволокой. Он вспоминает, что у него в кармане лежат кольца с чеками от гранат, и выкладывает их.

Все дело в основной проволоке. Хитрость заключается в том, что главная проволока, соединяющая разрывные гранаты, касается проволоки, которая соединяет гранаты с чеками и кольцами, так что, когда дернут за основную проволоку, гранаты выскочат из гнезд, одновременно обнажая запалы, и взорвутся. Все гранаты, кроме двух. Эти — дополнительная страховка.

Обдумав все, Каторжник осматривается, как бы сливаясь с окружающей природой. Он неподвижен, растворился в черноте. Фактически его совсем не видно. Глаза его полузакрыты. Он спокоен, как скала, он слушает.

Он слушает симфонию ночи — насекомые, звери, птицы. Все, от кваканья лягушек до стрекотания сверчков, постепенно накладывается слой за слоем на другие шумы. Здесь обитают большие кошки. Ему нравятся эти животные, и он не желает им зла, хотя не прочь убить пару. Он терпеливо слушает, все еще стоя на своих усталых, ноющих ногах. Но он уже не ощущает этого.

Он почувствовал, что к нему присосалась пиявка, но его это не беспокоит. Для него боль, укол или зуд, то же, что для вас легкие покалывания в спине. Он боится, что его искусают москиты, но если вы начали бы отгонять их от себя, уничтожать, взбешенные их укусами, то он остается безразличным. Иногда он пользуется средством против москитов, но сегодня не сделает этого. У его добычи не должно быть ни одного шанса спастись. Всякие средства — это запах, а у этих коротышек хорошее обоняние.

Наконец Каторжник чувствует, что спокоен, и ночь заодно с ним. Даже лодыжка перестает беспокоить его. И никакой усталости. Бдительность его возрастает. Он опасается, что его могут заметить. Но скоро появится туман. Ему это нравится. Ему это очень нравится, он погрузится в этот туман. Он не дурак. Он читал про Джека-Потрошителя. Себя он тоже считает Джеком-Потрошителем, который сейчас ждет спасительного тумана. Ну, давайте же, маленькие людишки, я вас убью, убью вас, убббьююю ввааассс, уббббьююю ввасс. На него накатывается горячая волна, но пока еще рано.

И опять он ощущает прилив ярости, к счастью, непродолжительный. Он расправляет плечи и отдается деревьям, туману и ночи. Он слышит далеко за рамками человеческого слуха, как все ночные существа. Он видит далеко за рамками человеческого зрения, хотя, казалось, видимость сейчас нулевая.

Он сжимает в ладони цепь, надевает на себя еще один патронташ, но, передумав, снимает его. М-60 он устанавливает в нужную позицию и кладет перед собой еще две разрывные гранаты. Он вспоминает, что забыл сделать, — достать бесшумный пистолет. Ладно, ничего страшного. В другой раз. Он вынимает свой охотничий нож.

Некоторое время Каторжник позволяет себе помечтать о том, как схватит человека сзади, свернет ему подбородок влево (как это делаете вы, когда хотите открыть банку с пивом, хотя он потратит на это даже меньше энергии, чем вы). Потом откинет ему голову назад и вонзит в шею острое стальное лезвие, чувствуя, как кровь льется у него по руке. За мгновение он превратит человеческое тело в месиво, в груды грязи. Приятные мысли.

Он чувствует, что его лицо слегка дернулось, и широко улыбается. По телу расплывается тепло. Немного расслабившись, он опять напрягается.

Как обычно, он безошибочно угадывает позу, в которой должен ждать. За его спиной непроходимые джунгли, колючие кустарники, обеспечивающие ему безопасность. Впереди — то же самое. Он знает, что эти людишки подойдут либо слева, либо справа, если они вообще сегодня придут. Тогда он позволит этому начаться.

Маленький Дэнни поворачивает кран. Он позволяет своему мозгу оставаться девственно чистым. Вот безупречно ровная, обжигающая белым жаром, раскаленная сфера бесконечного размера, он прокалывает ее маленькой иглой, дырявит ее, как вы проткнули бы белый надувной шар, и позволяет черноте вливаться в сферу, охлаждая ее.

Он представляет себе этот поток чернильной жидкости, который медленно заполняет все видимое пространство, как поднимающаяся черная вода в белой вазе. Дэнни позволяет черноте округлиться, образуя крышку пианино, и эта крышка превращается в тикающий метроном, метроном его мамы.