Сергей Журавлев - Ниже – только вверх. Книга 2. Детонатор

– Мы с вами, Генрих Карлович, говорили о кулинарии!

– Ах да! Вернее, о кулинарных технологиях трансплантологии.

– И я утверждаю, что трансплантация человеческих органов – не что иное, как форма каннибализма.

– Очень интересно! И какова ваша интерпретация сути этого явления? – немец, удобней усевшись в своем кресле, взял со стола кружку и втянул ноздрями парок с ароматом кофе.

Большинство налегке, без пожиток, и только у некоторых за плечами были рюкзаки. Двое детей боязливо жались к ногам родителей, державших их за руки .

– Пожалуйста! Поедание человеческой плоти каннибалами преследовало определенную цель – продление жизни. Убил врага, достал сердце или печень, съел пока горячее, почти живое, и силы врага в тебе!

– И где связь с тем, чем мы занимаемся?

– То, чем мы здесь с вами, Генрих Карлович, занимаемся, преследует точно такую же цель – продление жизни наших пациентов. Происходит такое же потребление человеческой плоти, коему с помощью некоей казуистики придается, якобы, отличие от людоедства. Вы думаете, если потребление происходит не через пищевод, то это не каннибализм.

– Григорий Михайлович, драгоценный вы мой! Если следовать вашей теории, то превращение человека в жидкую субстанцию и прием ее в виде инъекций является людоедством?

– Круче! Следует принимать во внимание, Генрих Карлович, что современные каннибалы, в отличие от древних, предпочитают здоровые органы, то есть плоть здоровых людей. Современные технологии, можно прямо сказать, кулинарные технологии, позволяют миновать процесс разжевывания пищи зубами. И в буквальном смысле одни люди становятся для других пищей, средством для продления жизни!

– Григорий, вы, батенька, необычный человек. Надо же, до чего договорились! Ведь всем понятно, что увеличение количества «бессмертных», желающих жить на более просторной планете под разными предлогами, приведет к стремительному сокращению численности «смертных».

– Эх, Карлович! Вы вроде человек не русский, вылитый немчура, а начитавшись Достоевского, хотите мыслить по-русски. Достоевский писал, чтобы играть, а нам нужно работать, чтобы жить!

– Вы правы, Григорий, тем более, что на этой неделе имеем большой заказ: три сердца, две печени и шесть почек. И если не выполним его, то нас перестанут кормить, или чего доброго самих сожрут!

– Вы забыли о трех головах с абсолютно не поврежденным мозгом.

– А вот это уже из разряда фантастики, дорогой Григорий. Полный абсурд. Неповрежденных мозгов не бывает. Их разрушает алкоголь, никотин, экология или жизнь, которая сама по себе является сильнейшим ядом.

– Карлович, мажь икорку на хлебушек и прекрати философствовать. Вам денежку не за это платят, а за хирургию. Тем более, после предыдущей операции, когда после уменьшения роста человека на целую голову вы получили два дня отгула и малолетку… – Григорий хищно осклабился и, похлопав коллегу по лысине, спросил: – Вы куда ее потом дели? Съели?

– Окститесь, Гриша! Разве ж я людоед? Вернул назад почти не поврежденной, так как она была носителем оплаченной печени, – сплевывая через левое плечо, мелко крестясь и поглядывая на Григория, иноземец отошел от стола.

– Ладно, Карлыч, не обижайтесь. Я не со зла. Вы мне вот что скажите: кому они, эти мозги, могут понадобиться? Вокруг обычного обезглавливания такую секретность раздули, навезли новейшего оборудования, охрана, как у президента. А за контейнером прилетает вертолет еще во время операции.

– Разве ж я знаю? Может, в ресторан зажравшимся бонзам? Если в Азии едят обезьяньи мозги и за ними очередь, то почему кому-то не взбрело в голову поедать человечьи? – Генрих метнул злобный взгляд на собеседника, с трудом сдерживающего рвотные позывы. – Кстати, поступил приказ головы не утилизировать, а всячески содействовать их длительному сохранению. Вы же знаете, что наши ряды полнятся? На днях к нам приезжает бригада нейрохирургов.

В длинном, узком, похожем на пенал, зале вдоль стен тянулся ряд крашенных суриком скамеек. Посреди зала стояло три стола, пока еще пустых. С портрета, висящего на стене, на собравшихся смотрел президент. Его глаза были печальны, как у собаки непонятной породы. На входе мужчина в сером костюме, со скучающим выражением на ухоженном лице, выдавал анкеты. Люди брали листки и, не читая, садились на скамейки. Взрослые по привычке людей, проведших в пути не одни сутки, усаживались основательно и, разморенные теплом, начинали похрапывать. Дети, немного освоившись, подбежали к столу. Мальчик увидел колокольчик и взял его. Бледненькая, большеглазая девочка лет четырех попыталась отнять у брата игрушку. Мальчишка поднял колокольчик над головой и заулыбался, видя тщетные попытки девчушки дотянуться до игрушки. Ее тонкие губы скривились от досады. Рука мальчика дернулась, и колокольчик издал громкую трель, заставившую встрепенуться не только бодрствующих, но и храпящих мужиков. Мальчик от неожиданности выронил колокольчик и убежал к родителям. Сестра, испугавшись резкого незнакомого звука, закрыла лицо ладошками и заплакала. Успокоилась, только когда отец взял ее на руки. Держа ребенка на руках, мужчина поднял колокольчик с пола и вложил его в руку дочки. Улыбнулся, подбадривая, и… колокольчик запел. Этот звук был веселый, мелодичный, вовсе не похожий на первый. Крошка заулыбалась, размазывая ручонкой слезы по пыльным щекам.