Джон Гилстрап - Беги, Натан!

На некоторое время Дэниз замолчала.

— Если я правильно поняла, — сказала она наконец, — ты говоришь, что охранник пытался тебя убить? И ты убил его из самозащиты?

— Да. Именно. Только их называют не охранниками, а воспитателями. Если назовешь кого-то из них охранником, будут большие неприятности.

— Ну, меньше всего мне бы хотелось неприятностей от воспитателей. — Дэниз с удивлением отметила, что ее тон потеплел. — Расскажи нам, что же на самом деле произошло прошлой ночью.

Натан устроился на трех подушках в изголовье кровати и вытянул ноги.

— Не знаю, с чего начать, — сказал он. — Ну, я скоро понял, что мне никогда не ужиться с остальными ребятами в Центре. Им нравилось бить меня, воровать мои вещи и… в общем, они любили делать мне разные гадости. Я пытался сопротивляться, но они были сильнее.

— Почему ты никому не сказал об этом? — спросила Дэниз. Натан горько усмехнулся:

— Один раз я попробовал — в первый день. Это было ошибкой. Ну да ладно. Короче, там, в ИЦП, есть такое место, где все собираются делать уроки, или поиграть в баскетбол, или просто поболтать. Я сидел там, читал, а потом появился Рики и сказал, чтобы я шел с ним. Я понял, что меня будут наказывать, но не знал за что…

В следующие восемнадцать минут Натан рассказал свою историю миллионам радиослушателей. Он говорил живо, как может говорить только ребенок. Дэниз перебивала Натана всего три раза, для того чтобы уточнить неясности в его рассказе. Остальное время она просто слушала. Когда он закончил, двенадцать рекламных роликов оказались пропущенными, но рекламодатели были не в обиде. Передача вышла потрясающая.

Натан уже давно прочел все стоящие книги из библиотеки ИЦП. В тот день, четвертого июля, он решил перечитать «Апрельское утро» Говарда Фаста.

Зал отдыха был самой оживленной комнатой в Исправительном центре. В нем можно было заниматься чем угодно, разве что спать было нельзя. Две двери вели из зала в хозяйственный блок и в изолятор.

Примерно в семь часов вечера Рики Харрис появился в зале отдыха, подошел к Натану и за ухо вытащил его из кресла.

— Пошли со мной, — сказал он, дыхнув на него перегаром. Он поволок Натана к двери, ведущей к изолятору: — Может быть, просидев здесь ночь, ты поймешь, что не надо рисовать на стенах.

Натан обеими руками держался за его запястье и подпрыгивал, чтобы Рики не оторвал ему ухо.

— Пожалуйста, Рики, отпусти, — умолял он. — Я не сделал ничего плохого. Честное слово!

Рики не отвечал, только сильнее тянул за ухо. У двери они задержались всего на несколько секунд, пока Рики отстегивал от пояса связку ключей. Когда он отпер замок, Натан запаниковал. Изолятор был обычной камерой-одиночкой, предназначенной для временного содержания особо буйных воспитанников. На самом деле это было место для наказания, карцер, где ребенка могли оставить в полной темноте без еды и без одежды. Эту комнату редко использовали, и потому все обитатели Центра ее побаивались. Замок щелкнул, и дверь открылась.

— Рики, мне больно, — закричал Натан.

— Еще слово, и узнаешь, что такое настоящая боль.

За дверью оказался узкий коридор. Рики отпустил ухо Натана и перехватил его за руку. Они свернули за угол и оказались перед ужасной надписью «Изолятор». Тут Натан снова попытался вырваться, но Рики схватил его за волосы и швырнул на пол.

— Слушай меня, — прорычал он, склонившись к самому уху мальчика, — ты пойдешь в изолятор, даже если мне прежде придется переломать тебе все кости, понял?

Натан кивнул, лежа на кафельном полу. Он попытался взглянуть на Рики, но из-за слез не смог ничего разглядеть.

— И прекрати рыдать. — Крепко держа Натана за волосы, Рики одной рукой отпер дверь и швырнул его внутрь.

Изолятор оказался похожим на камеру Натана, только был в два раза меньше. У одной его стены стояла железная койка с матрасом, у другой — раковина и унитаз. Пол был бетонным и очень холодным.

— Снимай обувь, — приказал Рики. — И носки тоже.

— Но здесь же холодно.

Рики свирепо взглянул на него и молча протянул руку. Натан сел на койку и снова заплакал. Он сам себя ненавидел за эти слезы, но, как ни пытался сдерживаться, все равно часто плакал. Натан снял кроссовки и носки и протянул их Рики, который сразу же вышел, заперев за собой дверь. Натан слышал, как в коридоре затихают его шаги.

— Что я сделал плохого? — закричал он так пронзительно, что у него в ушах зазвенело эхо.

Сбитый с толку, замерзший и несчастный, Натан поджал ноги и уткнулся лицом в колени. Осталось всего десять месяцев, успокоил он себя. Всего десять месяцев — и я отсюда выйду. Прошло уже восемь. Еще половина этого срока, и будет год, как я здесь. А потом полгода, и я выйду. Я обязательно дождусь, сумею дождаться.