Жан-Кристоф Гранже - Кайкен

Тем не менее ей удалось поспать — коротким, но глубоким сном без сновидений. Ее убаюкал шум сосен. Плотно запахнувшись в кимоно, она испытывала странное чувство, словно стала куколкой бабочки, вступившей в обратный цикл преобразования. Еще вчера она весело махала крыльями, была жительницей Европы и свободной женщиной. Сейчас она снова превратилась в гусеницу, заключенную в плотный кокон традиции. В одну из миллионов себе подобных покорных и забитых японок.

Порывшись в сумке, она извлекла завернутую в пленку пригоршню риса и жадно съела его. Рис был холодным и клейким, но он наполнил ее жизненной силой. Некая часть ее существа безошибочно распознала этот сигнал. Годы европейской гастрономии ничего не значили по сравнению с ним: ее генетическая память сохранила в неприкосновенности воспоминание о множестве подобных трапез — на корточках, у подножия храма, во влажной прохладе рисовых плантаций.

До Ютадзимы она добралась к вечеру. Доставивший ее сюда за десять тысяч иен рыбак дал номер своего мобильного — если все закончится благополучно, он согласился отвезти ее обратно. Они причалили к западному берегу, представляющему собой засыпанный черным песком пляж. Сосны будто ждали ее, как и каменные фонари, установленные под деревьями. Обстановка на острове напоминала киношную декорацию для старого фильма про схватки на мечах, в котором с первых же кадров ясно, что все действующие лица к концу картины погибнут.

Наоко вскарабкалась на холм, где стоял храм. Его давно никто не посещал, разве что раз в неделю заглядывали садовники и уборщики. Если ей немного повезет, она не попадет на их дежурство. Тут же, в сумерках, она принялась разминаться. Двенадцать приемов итто сэйхо. Результат ее не порадовал. Впрочем, наивно думать, что можно компенсировать годы без тренировок парой-тройкой упражнений. К тому же она никогда не использовала настоящий меч — слишком опасно.

Наоко встала и оделась. Брюки, хлопчатобумажная юката с глубоким запахом, кроссовки. В такой одежде темного цвета ходили женщины в годы Второй мировой войны — в отличие от кимоно она не стесняет движений. Вокруг талии повязала матерчатый пояс, за который засунула меч, потом опустила в карман брюк кайкен. Она приготовила и план Б.

Еще никогда ей не приходилось чувствовать себя настолько глупо — как если бы Пассан, отправляясь на опасную операцию, вырядился мушкетером. В то же самое время ее пронизывало ощущение внутреннего покоя, полного слияния с традицией, диктовавшей, что делать и как себя вести. Впрочем, подумала она, вряд ли Пассан счел бы нелепой верность традициям д’Артаньяна. Именно ее он всегда исповедовал, в чем бы это ни проявлялось.

Вместо того чтобы спуститься по главной дороге к пляжу, Наоко двинулась на восток. Если ей не изменяла память, там имелась еще одна тропа к берегу, расположенная как бы с тыльной стороны Ютадзимы. Своего рода потайной вход на остров…

Дождь не унимался, превращая в зеркало каждую каменную плитку, какими была вымощена тропа. Наоко думала об Аюми. Она не боялась: ни ее преступления, ни ее безумие не могли стереть воспоминаний о том, что их связывало. Даже не желая признаваться себе самой, Наоко все еще надеялась договориться с бывшей подругой.

Наоко нашла полого спускавшуюся террасу, но мгновенно убедилась, что этот наблюдательный пост ничем ей не поможет. Либо Аюми еще не прибыла, и тогда сидеть и сторожить ее бессмысленно — с тем же успехом она могла причалить к берегу с другой стороны. Либо она уже на Ютадзиме, и тогда оставаться здесь, спиной к неизвестности, просто опасно.

Она вернулась назад и направилась к западной оконечности острова, намеренно избегая углубляться в лес. В незнакомые джунгли лучше не соваться. В конце концов она решила, что выйдет на главный пляж и станет просто ждать.

Теперь она больше не думала ни о чем. В последние часы, если не минуты, перед схваткой выбросила из головы все мысли, полностью слилась с окружающей природой, превратилась в гусеницу, примостившуюся в уголке и ставшую частью великого единения между небом и землей. Она ощущала себя дождем, принимала его в себя и подпитывалась им. В точности как лес, который в это утро брал от мира больше, чем отдавал ему…

С берега почти не просматривалась остальная часть острова. Тучи огромными сгустками пемзы нависали над ним, волны по цвету напоминали гудрон. От бурунов на поверхности моря поднимался пар, подчеркивая сходство с обжигающе горячим асфальтом. Горизонт застилала свинцовая завеса.