Жан-Кристоф Гранже - Кайкен

— Помимо интуиции психиатра, у вас есть доказательства? — Сыщик в душе Оливье заставил его задать следующий вопрос. — Ведь не исключено, что Аюми росла трудным ребенком и в переходном возрасте…

— Доказательство у нее в горле.

— Не понял.

— Аюми немая не с рождения. Отец перерезал ей голосовые связки, чтобы она не кричала.

Пассан вспомнил, почему в ночь проникновения в дом незнакомца Диего не залаял. Пожалуй, дополнительных доказательств не требовалось. Лишив собаку голоса, японская подруга Наоко словно расписалась в совершенном преступлении.

— У нее в жизни не было ничего, кроме боли, — продолжил психиатр. — Но потом она познакомилась с Наоко, и все изменилось. Подруга стала для нее новой семьей, основанной на началах добра и взаимопонимания. Но через несколько лет Наоко уехала в Европу, а Аюми снова попала в лапы к отцу. Ее положение усугубляло то, что она чувствовала себя брошенной. Преданной.

Ну, эту часть истории Пассан практически реконструировал самостоятельно.

— Что было потом?

— Она держалась. Поступила по конкурсу в Токийский университет, получила стипендию и добилась независимости. Решила стать гинекологом. Семейный шаблон, что вы хотите? Немота не мешала ей сдавать экзамены, но работать врачом она, конечно, не могла и обратилась к научным исследованиям. Прошло еще несколько лет, и тут объявилась Наоко. Она не могла зачать ребенка и просила подругу о помощи.

Продолжение истории Пассан уже знал, а вдаваться в подробности не было времени. Но кое-какие вопросы он все же задал:

— Они поддерживали сексуальную связь?

— Нет. Их отношения носили характер искренней дружеской привязанности. Видите ли, они познакомились в таком возрасте, когда дружба — не пустое слово.

— Наоко была в курсе мерзостей, которые вытворял над ее подругой отец?

— Аюми клялась, что нет. И я ей верю. Эта сторона ее жизни оставалась для вашей жены неизвестной. Как, впрочем, и психическое состояние Аюми. Иначе она не призвала бы ее на помощь.

— Вы никогда не думали о том, чтобы предать гласности преступление Ямады? — перешел в наступление полицейский, согласно кивнув.

— Я не имею права выступать свидетелем. Врачебная этика. Правда, анонимное разоблачение я куда надо отправил, но оно сгинуло без следа. В Японии свое грязное белье стирают дома. Кроме того, Ямада пользовался известностью. Такого человека нельзя просто так обвинить в преступлении. Вы должны знать, что в нашем обществе очень сильны понятия об иерархии. Мне понадобились бы более веские доказательства…

— Но у его дочери на теле остались шрамы.

— Я написал об этом в полицию, и не один раз. Убеждал Аюми обратиться в суд, но она и слышать ничего не хотела. Западному человеку это трудно понять, но…

Пассан отмахнулся от объяснений. Его уже тошнило от постоянных «японских извинений».

— А что насчет подозрений в убийстве?

— Когда я сообразил, что к чему, Ямаду уже давным-давно сожгли. Да и в любом случае я не собирался выдавать Аюми. Я хотел ее лечить. Мне было очевидно, что ее болезнь вступила в новую тяжелую фазу.

— Вы с ней связались?

— Я ей написал. И тоже не один раз. Но ответа не получил. Люди моей профессии не могут лечить пациентов против их воли.

— Почему вы не поместили ее в психиатрическую лечебницу?

— Сделать это было не так уж просто. Аюми умела любого обвести вокруг пальца, ей ничего не стоило обмануть экспертов. И потом, не забывайте о ее физическом недостатке. Немота служила ей дополнительным средством маскировки.

— Вы считаете, что она, как и ее отец, психически больна?

Уэда встал и повернулся к окну. Вокруг развешенных по саду фонариков дрожали сияющие пятна, словно сюда слетелась целая стая гигантских светлячков. Методично стучали капли дождя, отсчитывая убегающие секунды. Пять минут одиннадцатого…

— Нет, не считаю, — наконец отозвался доктор. Теперь он стоял, сцепив руки за спиной. — Психопат — это прежде всего манипулятор. Это хищник, которому чужды человеческие чувства. Аюми совсем не такая. Это существо, раздираемое страстями. Все, что она сегодня делает, продиктовано сильнейшими эмоциями.

— Ну, это вам так кажется.

Психиатр повернулся к Пассану. В оконном стекле за его спиной возникло искаженное отражение его фигуры, словно там вырос второй Такэси — еще выше и крупнее, чем настоящий, еще более самоуверенный и властный.

— Аюми страдает психозом. Когда она вынашивала ваших детей, у нее появилась иллюзия, что она создает себе новую семью. Но Наоко каждый раз приезжала, забирала ребенка и увозила. Согласно договору. Аюми приходила ко мне — опустошенная и уничтоженная. В какой-то момент она взбунтовалась. Признаю, что я просмотрел, когда именно это случилось — когда ее злость переродилась в психоз.