Сара Дюнан - На грани

— Да я бы с удовольствием. Но в другой раз, — невозмутимо сказала она. — В другой раз я была бы счастлива остаться.

Он склонился к телефону. Несколько раз произнеся «алло», вздохнул и раздраженно стал перебирать кнопки. Потом повернулся к ней.

— Простите. Телефон не работает. Иногда в это время дня такое случается. Не все согласны платить кругленькую сумму ремонтникам. Попозже я еще попробую. Если не удастся, такси, которое я заказал утром, будет в четыре.

Но сказано это было с какой-то странной интонацией. Ложь, как лужа на каменном полу, словно растекалась, наполняя собой все вокруг. Ее охватила паника, словно какие-то жучки зашевелились, зажужжали в животе. Ей захотелось броситься вон, в дверь. Без вещей она сможет бежать быстро, не хуже него, а может, и лучше. Должна же здесь где-то быть дорога, а там ей встретятся попутки, люди за рулем... Но она совсем забыла, что ее сумочка — все еще у него. Сумочка с билетами, паспортом, деньгами. Без этого она никуда не уедет. Он что-то говорил ей:

...машину.

Что?

— Я говорю, что если это так важно для вас — выехать в аэропорт пораньше, я подвезу вас на машине. Но мне надо вывести ее из гаража.

— Ну... то есть спасибо. — Она замялась, зажатая как между жерновами: его участливостью — с одной стороны, назойливостью — с другой. — Вы очень любезны, я...

— Не стоит благодарности, — оборвал он ее, на этот раз тоном более прохладным. — Собирайтесь. Я пошел за машиной.

— Мне бы мою сумку... Он нахмурился.

— Вашу сумку?

— Да, сумочку. Ночью вы взяли ее, искали в ней записную книжку, помните? Чтобы позвонить мне домой.

— Помню, но я вернул ее вам обратно в комнату.

— Где же она?

— Под кроватью, — с заметным раздражением бросил он. — Я видел ее там утром, когда поднял с пола записку. Вы не нашли ее?

Сумочку она не нашла. Но, может быть, она и не искала как следует, когда стелила постель, считая, что сумка у него? Она почувствовала, как стали ватными ноги. Нет, возвращаться в ту комнату она не хочет! Она замерла в нерешительности, не зная, как быть.

Пройдя мимо нее, он направился к двери. На секунду ей показалось, что он выручит ее.

— Я выведу машину. Через пять минут будьте у входа. — И, круто повернувшись на каблуках, он вышел.

Подождав, пока хлопнет входная дверь, она засуетилась — бросилась в коридор и вверх по лестнице в комнату. Она поискала, чем можно заклинить дверь, чтобы та не захлопнулась, но не нашла ничего подходящего. Подойдя к постели, она откинула перину, обнажив дыру под ней, и, не спуская глаз с двери, пошарила рукой, ища сумочку. Ничего. Нагнувшись, она сунула голову под кровать, вглядываясь. Конечно, вот она лежит, просто она глубоко, в темноте не видно. Ей пришлось встать на четвереньки и чуть не залезть под кровать, чтобы достать сумочку.

Вытащив сумочку, она уже открывала ее, когда внезапно услышала в комнате его шаги. Должно быть, он подкрался по лестнице совершенно бесшумно. Хотя как это ему удалось? Увидев, что паспорта ее и билета в сумочке нет, она почти в то же мгновение была уже на ногах и бежала к открытой двери. Но он опередил ее. Когда он с грохотом захлопнул дверь, она увидела его лицо. На этот раз улыбки там не было.

Она кончила говорить и положила трубку. Под кухонным окном во внутреннем дворике женщина вешала белье, на блоках подвигая его подальше, к солнцу. Картина напомнила ей один старый итальянский фильм, черно-белый, 50~60-х годов. Название она позабыла.

— Все в порядке? — крикнул он из соседней комнаты.

— Патриция не отвечает. Я позвонила Полу на мобильник и оставила сообщение.

— Ну а твоя дочка?

— Я и для нее оставила сообщение. Она помешана на телефонах, особенно — на мобильниках. Обожает нажимать кнопочки.

— Ну и хорошо. Значит, сейчас мы сможем позавтракать.

— Должно быть, Патриция уже уехала в Ирландию. Надо было мне с ней поговорить до отъезда. Она станет волноваться.

— Ты должна была предупредить их, что можешь опоздать.

Он стоял в дверях, приодевшийся для выхода, в льняных брюках и мягкой хлопчатобумажной рубашке, что придавало ему продуманно-небрежный вид. Если сейчас подойти к нему и погладить материю, она ощутит ее дороговизну. А за материей — его тело. Частью своего существа она стремилась опять оказаться с ним в постели. Но, угомонив ее тревогу, утро вновь пробудило в ней прежний страх — она боялась своего желания и того вредоносного, что оно несло с собой для них обоих, что могло испортить жизнь и ему, и ей. Он вдруг почувствовал к ней жалость.