Виктория Платова - Инспектор и бабочка

Субисаррету колотит дрожь, как в самый ветреный и холодный день на побережье, на излете февраля, а ведь сейчас лето.

Июль. «Джаззальдия».

Снова оказавшись на улице и присев на край крыльца, инспектор рассматривает находки. Ключ, скорее всего, был просто забыт в ячейке. Он лежал у задней стенки короба, вот его и не заметили, когда забирали остальные. Ключ – самый обычный, от английского замка, слегка тронутый ржавчиной. Ржавые пятна можно обнаружить и на цепочке, соединяющей его с брелоком – тонкой алюминиевой пластиной на манер обычного армейского медальона. Но вместо группы крови на пластине выбит номер «26» (ничего удивительного) и название мотеля:

LA REINE DE LA NUIT

Что-то с ним не так.

Спустя мгновение Субисаррета понимает, что именно: это не испанский и не баскский язык – французский. Странно, даже учитывая географическую близость к Франции. Но это не единственная странность. Еще одна поджидает инспектора на другой стороне пластины: в самом ее центре он видит маленькую геометрическую фигуру, круг. Внутри круга – несколько несовпадающих друг с другом треугольников. Круг не идеален, треугольники – тоже; все говорит о том, что инспектор имеет дело не с обычной заводской штамповкой. В отличие от выбитого названия и номера, круг просто процарапан на мягком алюминии. Кто-то потратил время, чтобы оставить этот символ, но кто?

Один из постояльцев мотеля, когда-то занимавший номер 26?

Субисаррете трудно представить серьезного мужика-дальнобойщика, занимающегося такими глупостями в свободное от шлюх и сна время. Коммивояжер тоже не стал бы корпеть над пластиной, как и влюбленная парочка студентов, путешествующая по северу Испании на взятом в аренду «фиате». У парочки найдутся дела поважнее. Католические монашки, любознательные китайцы и идиоты в оранжевом тряпье, что орут «харе кришна» и суют всем цветы, вряд ли когда либо заглядывали в этот вертеп. Артисты передвижного цирка-шапито предпочитают жить в своих вагончиках…

Кто остается?

Никаких соображений насчет неизвестного гравера у Субисарреты не возникает, а ключ, судя по виду, не был в работе со времен закрытия мотеля.

– Как думаешь, где находится номер двадцать шесть? – спрашивает инспектор у Микеля.

– Мне поискать?

– Поищи.

Но вместо того, чтобы сразу уйти, Микель отирается у крыльца, с любопытством разглядывая пакет, который инспектор вынул из ячейки.

– Откуда вы узнали, что в офисе что-то спрятано?

– Интуиция, – Субисаррете не хочется вдаваться в подробности.

– Это связано с убийством в гостинице?

Никакой прямой связи нет, разве что – чисто нумерологическая. Во всяком случае, Икеру трудно проследить ее даже постфактум. Виктор Варади вел себя подозрительно в ночь, когда произошло преступление. В поисках Виктора инспектор отправился к нему на квартиру и обнаружил окно с видом на мотель. Теперь он здесь, с ключом и пакетом, – и все из-за надписей на фанере, удивительным образом перекликающихся с теми, что Икер обнаружил в рисунках ночного портье. Хрясь! Бульк! Щелк! – как руководство к действию, норной собаке Микелю лучше об этом не знать.

И еще неизвестно, что лежит в пакете. Вдруг там окажется пачка прокламаций от ЭТА? или (что смешнее) – купоны от супермаркета «Mercadona»? или (что совсем уж смешно) подметный журналишко, рекламирующий интим-услуги. На потрепанном, с подмоченными краями пакете нет адресов – ни отправителя, ни получателя. Нет марок, нет штампа «Correos» c традиционными рожком и короной. На нем вообще нет ни единой пометки, так что версия с подметным полупорнографическим журналишкой вовсе не исключается. И Субисаррете хотелось бы распечатать пакет в одиночестве.

– Ты еще здесь?

– Почти ушел. А что в пакете?

– Ищи двадцать шестой номер.

– А что искать потом, в номере?

– Ничего. Просто найди номер и возвращайся.

Микель нехотя отходит от крыльца, движется вдоль фасада и, наконец, скрывается за углом. Только после этого Субисаррета принимается за пакет. Его края густо залиты канцелярским клеем, и инспектору ничего не остается, как просто разорвать плотную бумагу пальцами. Внутри оказывается не буклет и не журнал – блокнот.

И снова, как несколько минут назад, по спине Икера пробегает дрожь: этот перетянутый резинкой блокнот он мог бы узнать из тысяч других, потому что именно в таких блокнотах всегда рисовал Альваро.

Альваро!

К волнам в позвоночнике прибавляется боль в затылке – острая и пульсирующая. Такая сильная, что инспектор едва не теряет сознание. Интересно, испытывал ли ту же боль Альваро-Кристиан, беспокоил ли его чип, зашитый в затылок?