Карин Альвтеген - Тень

На стене висела картина, с которой Кристофер не сводил глаз. В этой комнате она была как павлин на помойке. Кристофер пытался смотреть только на лицо, но взгляд против воли скользил по обнаженному женскому телу. Лежащая в свободной позе женщина подпирает голову одной рукой, другой — кокетливо прикрывает наготу.

Обретенная мама.

Да, иначе он представлял себе их встречу.

Кристофер отвел взгляд и покраснел.

— Ты и сам видишь, насколько вы похожи.

Торгни посмотрел на картину. Кристофер понимал: этот мужчина видел обнаженное тело матери бесконечное число раз, но ему все равно захотелось укрыть ее от чужого взгляда. Спрятать под вуалью. Снять картину со стены и развернуть обратной стороной.

— Это написал твой мерзавец папаша. Слаба богу, хоть художником он был ничего, хорошим.

Кристофер с трудом понимал, что происходит. Он словно стоял у края обрыва. Вокруг все кружилось. Почти случайно он оказался с пиццей в квартире, похожей на притон наркоманов, именно здесь услышал драгоценные сведения, которые искал всю жизнь.

— Значит, она оставила тебя в Скансене. О господи. — Тяжело вздохнув, Торгни покачал головой, глубоко затянулся и сделал глоток пива. — Если б я знал.

Кристофер молчал.

— А ты не помнишь, как жил здесь, когда был маленький?

Кристофер огляделся:

— Здесь?

— Да, до января семьдесят пятого. Потом она собрала вещи и ушла. С тех пор я ничего о ней не слышал.

— Но она оставила меня в Скансене только десятого мая.

Торгни, казалось, не слышал. Или не хотел слышать. Он сделал несколько глотков пива.

— Если бы ты знал, сколько сил я потратил на поиски. Я полгорода на ноги поставил, но никто ничего не знал.

На Экерё я нашел странную компанию, с которой вы, видимо, прожили какое-то время. Но куда вы направились потом, они не знали. Они сказали, что Халина была больна и они ее выгнали. Хотя, по-моему, она была здоровее их всех, вместе взятых. У них там был настоящий дурдом, как это было модно в семидесятые — нью-эйдж [6] Нью-эйдж (англ. New age, букв. «Новая эра») — общее название совокупности различных мистических течений и движений, в основном оккультного, эзотерического и синкретического характера. и все в таком духе. Впрочем, когда она не пила лекарства, она действительно могла вести себя очень странно. Глаза становились другими, как будто в ней что-то переключалось. Сегодня ей что-то нравится, а завтра она от этого впадает в ярость. Утром она ведет себя как птенчик, умоляет никогда ее не бросать, а после обеда кричит, что меня ненавидит. К таким перепадам трудно привыкнуть.

Он опустил взгляд и начал дергать кольцо на пивной банке.

— Но, черт, как же сильно я ее любил.

Всхлипнув, он провел рукой по лицу. Потом встал, подошел к книжным полкам, поискал и нашел какую-то книгу.

— Это о ней. Последнее, что я написал. Больше у меня ничего не получилось.

Потушив сигарету в грязной пепельнице, он вернулся на прежнее место и протянул книгу Кристоферу. «Ветер шепчет твое имя». На обложке нарисован силуэт уходящей женщины.

Перевернув книгу, Кристофер прочитал аннотацию на обороте.

Джорж, мрачный мужчина средних лет, оставил надежду обрести большую любовь. Но после встречи с Соней им овладевает сильное чувство, и он вынужден изменить отношение к жизни. Однако Соню мучают воспоминания, которые медленно отравляют их существование…

С удивительной достоверностью Торгни Веннберг описывает, как гибнет мужчина, потерявший самую большую любовь своей жизни. Главные герои, Джорж и Соня, рассказывают нам о своих самых сокровенных переживаниях, заставляя задуматься об искусстве быть человеком.

— Возьми, если хочешь. Я знаю, чем там все кончилось.

Он попытался улыбнуться, поднес банку к губам, но, обнаружив, что она пустая, смял и бросил на пол, после чего взял ту, которую предлагал Кристоферу.

— Возможно, она покончила с собой. Когда ей становилось плохо, она угрожала, что сделает это.

Кристофер молчал.

Почему он такой, какой он есть? Унаследовал ли он от нее какие-нибудь черты?

Что повлияло на него?

Он уже был готов задать свои вопросы. Когда вдруг понял, что смертельно боится ответов.

Он сглотнул.

— Что с ней было не так?

Торгни пожал плечами.

— Черт его знает. Когда она чувствовала себя хорошо, то не хотела это обсуждать. А когда ей становилось плохо, она не понимала, что больна. Но ты должен знать — твоя мать была удивительной женщиной. Во время приступов она, конечно, собой не владела… Но обычно она была здорова. Пока она принимала лекарства, все было в порядке. Только иногда по ночам ее мучили кошмары. Я помню, как она кричала во сне, и я с трудом успокаивал ее. Убеждал, что все это ей только снится. Я мог успокаивать ее часами. — Вздохнув, Торгни закурил новую сигарету. — Думаю, больше всего она боялась, что ее бросят. Ей столько страшного пришлось пережить, и неудивительно, что в ней что-то сломалось. Собственное убогое детство кажется почти праздником в сравнении с ее опытом. Черт, даже думать об этом страшно.