Карин Альвтеген - Тень

Ян-Эрик вышел из машины и достал ключи. На ступенях у входа было полно листьев, он убрал их метлой, которая с незапамятных времен стояла у дверей. Щетина за годы истерлась и напоминала неровно отрезанный кусок сыра. Ему снова вспомнилась Луиза — чтобы не раздражать ее, он научился резать мягкий сыр аккуратными тонкими ломтиками. Ян-Эрик вздохнул. Визитку, которую дала жена, он положил в бумажник, но, разумеется, никуда не звонил. Хотя знал, что стоит ему появиться дома, как Луиза спросит о результатах разговора с врачом.

Открыв дверь, Ян-Эрик отключил сигнализацию. Тщательно вытер ноги, но разуваться не стал, полы в пустом доме холодные. Отопление работало на минимальной мощности, только зимой они повышали температуру, чтобы не замерзли трубы.

Он прошел в кухню, положил ключи на дровяную печку. Осмотрелся, проверяя, все ли в порядке. Ничего не изменилось, все было по-прежнему. Только лампа в окне противоречила памяти — он сам ее туда поставил, она включалась и выключалась с помощью таймера. Холодильник был приоткрыт, на ручке висело кухонное полотенце, пустые полки сверкали чистотой.

Он знал этот дом вдоль и поперек, каждый его сантиметр. За исключением белого пятна — кабинета Акселя, неведомого мира посреди привычных вещей. Покинув кухню, Ян-Эрик стал бродить по молчаливому, населенному воспоминаниями дому. Он помнил каждую ручку, каждую скрипучую половицу, каждую мелочь. Все здесь было родным и знакомым. Кроме, пожалуй, выключателей, их поменяли в восьмидесятых, когда делали новую электропроводку. Всякий раз, когда рука нащупывала на стене незнакомую форму, он удивлялся, потому что ждал другого.

Здесь ничего не изменилось после инсульта отца, когда мать наконец посчитала себя вправе оставить дом и переехать в городскую квартиру. Часть картин и почти все литературные награды Акселя, хранившиеся в витринах и на книжных полках, вывезли в надежное место до принятия решения о судьбе дома. Остались пустоты, из-за которых дом выглядел брошенным. Гвозди и выцветшие обои там, где на стенах висели картины. Ян-Эрик зашел в комнату, которую в семье называли библиотекой. Темно-коричневые книжные полки с несметным количеством книг. Полок вечно не хватало. Книги выбирались из этого помещения, распространялись по дому, как чума, и им постоянно требовались новые вместилища. Ян-Эрик не прочитал и малой части этих книг, честно говоря, они его не особенно интересовали. Или, может, его равнодушие было осторожной формой протеста? Он знал — чтобы книга была написана, окружение писателя должно жертвовать собой. Потому что ничего важнее книги нет.

На одной из полок, в просвете между книгами, рядом с фарфоровой фигуркой мальчика, обнимающего собаку, стояла фотография Анники. Он подошел, снял с полки небольшую рамку, вытер пыль со стекла. На снимке сестре лет десять, остается еще пять лет жизни. Два хвостика, улыбка. Ему не хватало Анники, он часто думал, что было бы, если бы она не погибла. Ему до сих пор казалось, что она жива, она часть его и только стала невидима для окружающих. Внешне она навсегда осталась для него двенадцатилетней, такой, какой он видел ее в последний раз. Но внутренне она взрослела вместе с ним, а может, он, разговаривая с ней, мысленно переносился в то время, когда она была жива. То, что ты делил с братом или сестрой, нельзя объяснить кому-то другому. Эти отношения строятся на общих переживаниях, на общности в тот период жизни, когда еще не можешь сам выбирать для себя окружение. Иногда он забивал ее имя в Гугле, чтобы проверить — вдруг, кроме него, о ней помнит кто-нибудь еще. Но поиск ни разу не дал ни одного результата.

Аннике было пятнадцать, когда ее сбила машина. Водителя так и не нашли. Подробностей Ян-Эрик не знал, это случилось в последний год его пребывания в Штатах.

Держа фото сестры в руке, он опустился в одно из кресел. Провел пальцем по ее лицу. Он не должен был оставлять ее одну.

Все началось как сон и было слишком хорошо для того, чтобы быть правдой, — он получил стипендию. Тренер по теннису, который заметил его способности, помог решить все формальности. Не сказав дома ни слова, Ян-Эрик отправил заявку и получил положительный ответ. Он будет три года учиться в колледже во Флориде и выступать в первом составе сборной по теннису. Когда все было решено, он пришел домой и собирался с гордостью сообщить об этом родителям. Он представлял, как за ужином, в присутствии всех, вытащит приглашение и пустит его по кругу. А сам будет молча наблюдать за удивленными лицами взрослых. Отцу станет стыдно, что он ничего не понимает в теннисе, и он пожалеет, что не присутствовал ни на одном матче сына. Он наконец поймет, что у Яна-Эрика есть талант, хоть он и не восприимчив к поэзии и, в отличие от отца, при виде мусорной корзины видит мусорную корзину, а не «сосуд для ненужных воспоминаний».