Эва Хансен - Цвет боли - черный

Улоф лежал в реанимации, но это не результат моего броска ногой, когда Белого Медведя пытались развязать и надеть наручники, очухавшийся бандит показал свою силу и в результате перебрал головой ступеньки лестницы. Помимо свернутой челюсти и сломанного носа, у него теперь имелось сильное сотрясение мозга и несколько швов на голове. Он ничего не мог поведать о своих подвигах.

Но это не все, больше не было и Маргит. В тюрьме она молчала, категорически не желая произносить ни слова. А потом ее нашли в камере без признаков жизни – сильный яд, смертельная доза. Откуда, ведь она сидела в одиночке и была под наблюдением двадцать четыре часа в сутки?

Хозяин сумел замести за собой следы.

Но это произошло позже, а до того случилась трагедия у меня самой…

Я не желала общаться ни с каким психотерапевтом! Не желала вспоминать вообще ничего из того, что было. С трудом сдерживаясь, чтобы не заорать: «Да оставьте меня в покое!» – вежливо улыбалась, демонстрируя неимоверно фальшивый оптимизм.

Но врач все поняла сама:

– Вы беременны, а потому не желаете думать ни о чем, кроме своего малыша?

– Вот теперь вы меня поняли правильно! Не хочу…

В голосе такая мольба, что она рассмеялась:

– Хорошо, я напишу заключение, что вам требуется только отдых. Езжайте куда-нибудь: море, теплый песок, пальмы, солнце…

От этих слов у меня все перевернулось. Знала бы, что советует! Море, солнце и песок Дубая у меня уже были, хватит. Я в Швеции жить хочу, со снегом, ранними сумерками и пасмурной погодой, но только безо всяких Анн, Паул, Маргит и всех остальных, вместе взятых. А без Ларса просто придется.

– Ничего подобного, доктор! Лекции, семинары, сидение за компьютером допоздна. Только так можно излечиться от ужасов пережитого. Я отстала и жажду наверстать упущенное. Можно?

Врач вздохнула:

– Ну, если вам так легче…

– Конечно, легче. Я не хочу ничего обсуждать или вспоминать. Хочу одного: вернуться в нормальную жизнь, осознать, что она вообще возможна. Разве я прошу столь многого? Вымыться, выспаться в человеческой постели, а не на куче тряпья, не чувствовать тошнотворного запаха крови и не бояться, что сейчас потащат на дыбу. Хочу поверить, что люди вокруг не убийцы и не насильники, что в подвале нет пыточной, что, закрыв глаза, я не открою их снова в том кошмаре. Это трудней всего, не мешайте мне. Все, что могла, уже сказала.

Но теперь за меня взялась Бритт. Она еще не пришла в себя после сильнейшего гриппа, ходила в маске, глаза слезились, а щеки горели. Ей бы отлежаться, но подруга и без того пропустила столько событий!.. Подозреваю, что она не могла себе простить отсутствия на острове во время штурма дома, такие страсти и без Бритт?!

– Чего ты хочешь, чтобы я на коленях благодарила Ларса за спасение? Хорошо, когда буду в состоянии, обязательно поблагодарю перед всеми на площади.

– Господи, как подумаю, что ты пережила! Как ты вообще выдержала?

– Человек может вынести многое, Бритт, особенно, если он не один. Но не нужно об этом напоминать, я так хочу скорей забыть этот кошмар. Иначе малыш вырастет нервным.

– Кто?!

Я засомневалась, не придется ли Бритт ложиться на соседнюю с Тиной кровать, так отвалилась ее челюсть.

– А в чем дело, не ты ли предупреждала меня об опасности отказа от противозачаточных?

– Ларс будет в восторге!

Теперь челюсть пришлось придерживать мне, но из-за возмущения.

– Что?! Не вздумай проболтаться! Убью, у меня теперь большая практика по части крутых приемов.

Шутка не помогла, подруга закрутила головой:

– Ты должна была сказать ему!

– Нет.

– Ларс имеет право знать. – В голосе Бритт почти обида, она переживает за Ларса. За меня бы переживала хоть чуть!

– Я очень жалею, что открыла секрет тебе, и если ты хоть слово скажешь Ларсу, то перестанешь быть моей подругой, слышишь?

– Но если бы он узнал, ваши отношения снова изменились бы.

– Вот именно, сейчас они таковы, какими должны быть, и я вовсе не желаю привязывать Ларса к себе известием о беременности. Если его не устраиваю я сама, то добиваться этого рождением ребенка было бы совсем гадко. Я справлюсь и без Ларса.

– Хочешь заменить Ларса Лукасом? Он, конечно, хорош, но не то. Не прогадай, подруга.

– Бритт, это худшее, что ты могла сказать. И повторяю: не вздумай даже намекнуть Ларсу ни о чем, иначе я вычеркну тебя из своей жизни!

Я шла от Бритт по набережной, и мокрый снег, последний в этом году, а потому особенно противный, закрывавший все серой пеленой, в такую же укутывал и мою собственную жизнь. Впереди не было почти ничего видно.