— Да, сэр, но на данный момент мне нужна всего лишь короткая прядь волос с головы полковника Мура, чтобы сравнить ее с волосом, найденным на месте преступления. Конечно, вы можете позвонить полковнику домой и обязать его явиться к судебно-медицинским экспертам — они выдернут у него пару волосков. Или мы получим образец его волосяного покрова с расчески или щетки, которые возьмем здесь. Лично я предпочитаю второй вариант, поскольку время не ждет. Кроме того, мне бы не хотелось, чтобы полковник Мур сейчас знал, что он тоже подозреваемый. — Я заметил, как у капрала Страуда глаза на лоб полезли.
Наступило долгое молчание. Наконец полковник Фаулер сказал:
— Хорошо, я разрешаю взять расческу или щетку для волос. Но если вы притронетесь к чему-нибудь еще, я предъявлю вам официальное обвинение в превышении полномочий.
— Спасибо, сэр. Вы дадите указания дежурному сержанту?
— Пусть возьмет трубку.
— Хорошо, сэр. — Я подал знак Страуду. Он вышел и привел сержанта Кормана.
— С вами хочет говорить полковник Фаулер, адъютант начальника базы.
Он неохотно взял трубку. Его реплики в диалоге звучали на редкость однообразно: «Так точно, сэр. Так точно, сэр. Так точно, сэр». Повесив трубку, он сказал мне:
— Если вы посидите у телефонов, я попробую разыскать расческу или щетку для волос.
— Прекрасно. Заверните ее в носовой платок.
Он взял связку ключей. Я слышал, как удалялись его шаги в коридоре.
— Мы подождем на свежем воздухе, — сказал я капралу Страуду. — Возьмите у сержанта предмет и принесите мне.
— Хорошо, сэр.
Капрал был рад помочь в таком загадочном деле. Мы с Синтией вышли. Фары у патрульной машины были по-прежнему зажжены.
— Да, порядки тут строгие, — заметила Синтия.
— Когда проводишь эксперименты по технике допросов и промыванию мозгов, по деморализации и устрашению противника, чужие глаза и уши ни к чему.
— Так вот чем она занималась...
— У них есть особые камеры, где содержатся добровольцы для их опытов, и лагерь людей, которые играют роль военнопленных.
— Откуда ты все это знаешь?
— Год назад я работал с одним психиатром, привлекал его к расследованию. Он числился в штате этого учебного центра. Потом не выдержал — подал рапорт о переводе.
— Наверное, эта обстановка плохо на тебя действует.
— Да уж, куда хуже... Знаешь, в медицинской карте Энн Кемпбелл я наткнулся на случайно попавший туда листок с цитатой из Ницше: «Тот, кто сражается с чудовищем, должен остерегаться, как бы в пылу сражений самому не превратиться в чудовище. Когда слишком долго вглядываешься в бездну, бездна тоже посмотрит тебе в глаза».
— Как же этот листок попал туда?
— Не знаю, но мне кажется, я понимаю эту цитату.
— Думаю, мы оба понимаем, — грустно сказала Синтия. — Иногда мне хочется зарабатывать себе на жизнь другим способом. Опротивело заниматься пробами из влагалища и анализами спермы. Опротивело выслушивать насильников и их жертвы.
— Да, этим можно заниматься от силы лет десять. Я уже почти двадцать оттрубил. Хватит, распутываю эту историю и завязываю.
— Каждый раз так говоришь?
— Конечно.
Из здания вышел капрал Страуд. Он нес что-то в руках и улыбался.
— Он нашел это, — сказал капрал и подал мне щетку для волос, обернутую в носовой платок.
— Вы, конечно, знаете порядок. Мне нужно от вас письменное заявление о том, кем, когда, где и как обнаружена изъятая вещь. Понятно? Запечатайте заявление в конверт, подпишите «Бреннер» и доставьте в ваше управление не позднее шести ноль-ноль.
— Будет сделано, сэр.
— Вы, случайно, не знаете, на какой машине ездит полковник Мур?
— Дайте подумать... машина у него старая, побитая вся развалюха... серый седан... да, точно: «форд-ферлейн» восемьдесят пятого или восемьдесят шестого года.
— Спасибо, вы нам очень помогли... Смотрите, это дело засекречено.
Капрал Страуд кивнул.
— Если что еще нужно о полковнике Муре, только свистните. Если сам не знаю, у других разузнаю.
— Да, значит, есть люди, которые с удовольствием увидели бы полковника Мура за решеткой в Левенуэрте, ожидающим исполнения смертного приговора.
Мы козырнули друг другу и разошлись по своим машинам. Синтия включила мотор.
— На Джордан-Филдз.
И вот мы снова за пределами базы, на территории военной зоны. Сто тысяч акров — это около ста пятидесяти квадратных миль государственной, почти не засеянной земли. Сюда, правда, часто забредают охотники, трапперы, браконьеры, вообще обитатели глухих углов. С давних времен, когда еще не было Форт-Хадли, сохранились опустевшие поселки, старые кладбища и церкви, заброшенные каменоломни и становища лесорубов, полуразвалившиеся строения, которые когда-то были плантацией Бомонов. Своеобразнейший, заповедный край, словно застывший во времени, где правительство осуществило свое право на принципиальное отчуждение частной собственности в условиях чрезвычайных обстоятельств приближающейся войны, призванной покончить с войнами на планете Земля.
Читать дальше