Алексей Костарев - Жопа

Дядя Вася размотал свои кабели и, кряхтя, приволок тяжеленную дверь, ту самую, которой суждено было быть расстрелянной в упор.

— В неё ты и будешь целиться, — втолковывал Федя Нике. — Только, ради бога, осторожнее! Промахнуться здесь, конечно, невозможно, но стрелять тебе придётся, лёжа на спине под Мишкой. Да, кстати, ты когда-нибудь стреляла из пистолета?

— Один раз, — ответила Ника. — Мусор знакомый пострелять давал.

— Тогда пойдём в подвал, потренируешься.

Вскоре в глубине подвала загрохотали выстрелы, усиленные эхом и Федиными воплями: «Держи крепче! Так, чуть выше! Молодец!» Если бы не звукоизоляция, минут через десять на студию ворвался бы ОМОН.

— Не девка, а потенциальный снайпер! — восхищённо сказал Федя, когда они вернулись на съёмочную площадку. — По местам! Актёры, раздевайтесь! Гриша, проконтролируй, пожалуйста, чтобы возле двери не оказалось никакого идиота. Ну что, Дядь Вася, Сталкер — готовы? Камера, мотор!

Никто не понял, как это случилось. Только все увидели, что Мишка, выгнувшийся в позе величайшего наслаждения, внезапно рухнул на Нику, и сталкеровский объектив забрызгало чем-то красным.

Дядя Вася выронил камеру, даже не успев сказать своё коронное: «Хреновина!», Юрка подавился хотдогом, а Гриша пробормотал:

— Ну, ребята, вы переигрываете!

Его рассудок отказывался принять страшную мысль, что это произошло, что это — уже не игра. Лишь ничем не интересующийся Витька продолжал спокойно дрыхнуть в своём кресле.

Сталкер же окончательно пришёл в себя только тогда, когда Мишкин труп уже стащили с Ники, а та сидела на «траходроме», уставившись в неведомую даль. В руке у неё всё ещё оставался пистолет.

— Суки! — вопил в истерике Гриша. — Что вы наделали, суки!

Первым в создавшейся ситуации смог сориентироваться Федя.

— Гришенька, звони Папе. Кроме него, нас никто не отмажет.

До Гриши, наконец-то, дошло, что орать бесполезно — нужно выкручиваться. Запинаясь о кабели, он побежал звонить. Сталкер почувствовал необходимость хоть что-то сделать. Он присел рядом с Никой, обнял её, не заметив, как перемазался в крови.

— Девочка, девочка моя! Это — несчастный случай, ты не виновата, это просто несчастный случай! — твердил он, как заведенный, убеждая то ли её, то ли себя.

Не прошло и получаса, как на потрепанном «жигуленке» с забрызганными грязью номерами подъехали трое совершенно одинаковых, коротко стриженых ребят. Быстро, по-деловому, засунули Мишку в пластиковый мешок, загрузили в багажник и уехали, сказав напоследок безо всяких эмоций:

— Уничтожьте плёнки.

К Сталкеру, всё ещё обнимавшему заляпанную мозгами и кровью Нику, подсел Федя и шепнул:

— Я посмотрел плёнку — там нет ничего!

— Уже — нет?

— Вообще — нет! И не было!

Но не это было самым странным. Самым странным было то, что никто не заметил, как злосчастный «макаров» перекочевал из Никиной руки в обширный сталкеровский карман.

Федя и Сталкер пили два дня. Точнее, двое суток, окончательно перепутав день с ночью. Время от времени кто-нибудь из них отключался в той позе, в какой его настигала очередная капля алкоголя, ставшая последней, переполнившей чашу. Отключался, но только для того, чтобы через два-три часа, полуочухавшись, продолжать накачиваться водкой. Вскоре они начали вырубаться попеременно, явив собой некий алкогольный маятник, поэтому никакого общения не получалось. Да оно и не требовалось — это был всего лишь сеанс противошоковой спиртотерапии.

Ника бродила по студии, созерцая невидимое, и натыкалась на предметы. На любые вопросы отвечала односложно, и самым пространным ответом, какого от неё удалось добиться, было слово «нормально». Витька по-прежнему дрых — его психика отличалась таким здоровьем, что заставляла усомниться в самом её существовании. Все остальные подевались кто куда — Юрка заедал стресс, Дядя Вася перематывал на дому трансформатор, а Светка, по слухам, завела роман. Мишка же, скорее всего, нашел последнее пристанище на дне какого-нибудь затопленного котлована или в ванне с серной кислотой. В студии повисла тяжелая, удушливая атмосфера, смешанная с запахом хронического перегара. Однажды забрёл Гриша, взглянул на удручающую мерзость запустения, поморщился, плюнул на пол, проворчал: «Коматозники, блядь!» и ушёл.

Но на исходе вторых суток алкомарафона двое «коматозников» включились почти одновременно.

— Хватит, — с трудом шевеля губами, сказал Сталкер. — Рефлексировать хватит! Если эта история помешает нам закончить фильм, то значит, что мы с тобой попросту говна не стоим.