Андерс Рослунд - Три секунды

Охранник улыбнулся. Он никуда не спешил; одно-два ничего не значащих слова — и вечер станет короче.

— Тепло на улице. Страсть какой хороший вечер.

— Да уж.

— Прямо домой?

Охранник чуть отклонился в сторону и поправил небольшой настольный вентилятор, глоток воздуха в душном помещении. Другого, худощавого, сидевшего на стуле позади первого, стало видно лучше.

Пит узнал его.

— Думаю, да.

— Ждет кто-нибудь?

Это был Леннарт Оскарссон.

Директор тюрьмы, которого Хоффманн несколько дней назад ударил в камере отделения добровольной изоляции. Кулаком в лицо.

— Нет, уехали. Но мы увидимся завтра. Они уж давно в отъезде.

Оскарссон захлопнул папку и обернулся.

Он смотрел в окошечко, прямо на Пита.

Смотрел, но ничего не говорил.

— Уехали? У меня тоже была семья… но я… просто, понимаешь…

— Ты меня извини…

— А что?

— Я, как бы сказать, тороплюсь.

Галстук так и лежал на плече, весь в пятнах от еды. А может, галстук просто промок и теперь дежурный сушит его?

— Торопишься? А кто, по-твоему, не торопится? — Толстый охранник дернул себя за бороду, ноздри расширились, глаза обиженные. — Ну ладно. Иди. Открываю.

Два шага до дуги безопасности.

Потом два шага до двери, которую открывают из стеклянной будки.

Пит Хоффманн обернулся, кивнул охраннику, который сердито махнул ему рукой.

Леннарт Оскарссон так и стоял там, за спиной у толстого.

Они снова встретились глазами.

Пит ждал, что кто-нибудь станет кричать, кто-нибудь бросится на него.

Но — ни слова, ни движения.

Человек со свежевыбритым лицом, коротко стриженный, в форме надзирателя, который вышел в ворота и исчез за оградой тюрьмы, может быть, и показался кому-то знакомым, но у него не было имени. У людей, заменяющих ушедший в отпуска персонал, редко бывают имена. Человек улыбнулся, когда ему в лицо подул теплый ветер. Вечер обещает быть погожим.

Эверт Гренс сидел на письменном столе перед стеллажом с дырой, которая никуда не девалась, как он ни заполнял ее, и смотрел на пыль, упрямо ложившуюся по периметру невидимого прямоугольника, как он ни стирал ее. Сидел он так уже почти три часа. И собирался сидеть, пока не поймет, стоит ему вплотную заняться тем, что он видел, или увиденное просто показалось ему важным, но потеряет свою важность, стоит ему поделиться своими наблюдениями с кем-нибудь еще.

Утро было прекрасное.

Комиссар проспал всю ночь на коричневом вельветовом диване при открытых окнах, выходящих во внутренний двор Главного полицейского управления, а разбудили его первые грузовики на Бергсгатан. Некоторое время он стоял, глядя в синее небо и ощущая тихий ветерок, а потом, держа в каждой руке по стаканчику с кофе, пошел к лифтам и поднялся на несколько этажей, в следственную тюрьму.

Он не мог удержаться.

Ранним утром в ясную погоду невозможно удержаться и не походить несколько часов по отчетливой линии, которую в это время дня образовывало в коридоре тюрьмы солнце. Гренс шел там, где пол блестел больше всего, стараясь держаться возле камер, в которых, он знал, скоро уже третьи сутки, полностью отрезанные от внешнего мира, томятся задержанные. Огестам старательно проследил за тем, чтобы они прождали большую часть законных семидесяти двух часов. Чуть позже Гренсу предстояло отправиться на слушания, где будет решаться вопрос о дальнейшем содержании задержанных под стражей. Слушания проводились в Министерстве юстиции, а задержанными были один полицейский начальник среднего ранга, один начальник Главного полицейского управления и один заместитель министра юстиции.

Дыра на полке стеллажа. Она как будто разрослась.

И продолжит разрастаться, пока он не примет решение.

Два дня он гонял вперед-назад записи с камер слежения из Аспсосской тюрьмы, кадр за кадром: запертые двери и длинные подземные коридоры, серые стены, заграждения из колючей проволоки — и те секунды, что стали взрывом, густым дымом и погибшими. Он изучил рапорты Кранца по результатам криминалистической экспертизы, протоколы вскрытия, составленные Эррфорсом, и записи всех допросов, проведенных Свеном и Херманссон.

Комиссар надолго увяз в двух местах.

Первое находилось в распечатке переговоров между снайпером и наблюдателем, имевших место незадолго до выстрела.

Снайпер с наблюдателем говорили о каком-то ковре, в который Хоффманн упаковал заложника и обвязал чем-то похожим на провод и что, как показало расследование, оказалось запальным шнуром.