Андерс Рослунд - Три секунды

Гренс нажал на кнопку.

Скрип стульев, движение людей.

— Совещание. — Комиссар оглядел кабинет. — В этом самом кабинете. За этим самым столом. Девятое мая, пятнадцать сорок девять. Я немного перемотаю вперед, на двадцать восьмую минуту двадцать четвертую секунду. — Он повернулся к своему ближайшему начальнику.

Йоранссон снял пиджак, обнажив темные пятна под мышками на голубой рубашке.

— Человек, который говорит. Я думаю, вы узнаете голос.

— Вам уже приходилось разбираться с такими делами.

— Вы вынудили меня, Свена, Херманссон, Кранца, Эррфорса и…

— Эверт…

— …еще чертову тучу сотрудников полиции неделями заниматься расследованием, результат которого вы, Йоранссон, уже знали.

Йоранссон в первый раз взглянул на него. Он заговорил было, но Гренс мотнул головой:

— Я скоро закончу.

Пальцы быстро нашли нужную кнопку.

— Я еще чуть-чуть промотаю. Двадцать две минуты семнадцать секунд. То же совещание, другой голос.

— Я не хочу, чтобы так было. Вы не хотите, чтобы так было. У Паулы нет времени на Вестманнагатан.

Эверт Гренс смотрел на главного полицейского Швеции.

Кажется, по закаленному фасаду пошла трещина. Слишком часто стали подергиваться мышцы вокруг глаз, ладони медленно терлись друг о друга.

— Врите своим коллегам. Сливайте своих сотрудников. Давайте иммунитет уголовникам, чтобы расследовать другие преступления. Если таково будущее полиции… тогда я просто не могу выразить, как доволен, что мне осталось всего шесть лет до пенсии.

Не дожидаясь ответа, Гренс поправил колонки, развернув их к заместителю министра юстиции.

— Он сидел среди вас. Разве не странно?

— Я гарантирую, что вас не будут судить за то, что случилось на Вестманнагатан. Я гарантирую, что мы обеспечим вам возможность выполнить ваше задание в тюрьме.

— Микрофон где-то на уровне коленей, на человеке, который сидел на том же месте, где сейчас сижу я.

— И… что после того, как работа будет закончена, мы вас не оставим. Я знаю, что к тому времени вам будет вынесен смертный приговор, уголовный мир вас спалит. Мы дадим вам новую жизнь, новую личность, деньги, вы сможете начать все сначала за границей.

Гренс поднял колонки, поднес их поближе к месту, где сидела хозяйка кабинета:

— Я хочу, чтобы вы услышали продолжение.

Снова ее голос, ровно с того места, где он остановил запись.

— Это я вам гарантирую как заместитель министра юстиции.

Комиссар потянулся за белым бумажным пакетом. Еще одна булочка, потом — остатки кофе с самого дна чашки.

— Статья: недонесение о преступлении. Статья: укрывательство преступника. Статья: преступный сговор. — Гренс был готов к тому, Что они попросят его уйти, будут угрожать, вызовут охрану, станут спрашивать, с чего он вообще взял, что это его как-то касается. — Статья: дача ложных показаний. Статья: нарушение должностных обязанностей с отягчающими обстоятельствами. Статья: должностной подлог.

Они сидели не шевелясь. Молчали.

— Может, и на другие статьи потянете?

Несколько чаек кружили за окном с самого начала встречи.

Теперь только их громкие крики и были слышны.

Крики чаек и регулярные вдохи-выдохи четырех человек, собравшихся за столом.

Через несколько минут Гренс поднялся, медленно прошагал через кабинет — сначала к окну и птицам, потом назад, к людям, которые уже больше никуда не торопились.

— Я больше не собираюсь брать вину на себя. Никогда. Ни единого раза.

Три дня назад он принял решение, которого боялся все время службы в полиции: выстрелить в другого человека на поражение.

— Ответственность за его смерть — не на мне.

Этой ночью он осмелился провести несколько часов на кладбище — на скромной могиле, которой боялся больше всего на свете.

— Ответственность за ее смерть — не на мне.

Его голос… его голос снова стал странно спокойным.

— Убийца — не я.

Он указал на них, на каждого поочередно:

— Это вы. Это вы. Это вы.

На пару сантиметров выше ягодиц, третий и четвертый позвонки, боль почти невыносимая. Он осторожно пошевелил ногами в воздухе, всего раз, когда все было тихо, а боль немного отпустила.

Он не ощущал запаха мочи и экскрементов. В первые часы — может быть, но не теперь, не сейчас. Больше не ощущал.

В тот первый вечер, ночь и утро он не закрывал глаз, высматривая невидимое — кричащие голоса, бегущие ноги… Теперь он закрыл глаза и не открывал. В таком тяжелом мраке все равно ничего не увидеть.