Жан-Марк Сувира - И унесет тебя ветер

Из-за пива человеку понадобилось в туалет. Лестница находилась у самой стойки. За ней лежала огромная немецкая овчарка. В лучшие времена она, должно быть, внушала уважение, а теперь все время только спала на подстилке из опилок рядом с миской с водой.

От запаха хлорки из грязного туалета человека затошнило. Писсуары, полные окурков, где непрерывно бежала вода, вызвали отвращение. От всей этой нечистоты, от сильной вони, смешавшейся с пропитавшим его трупным запахом, его повело. Он решил не пользоваться туалетом и не спеша поднялся обратно. На пару секунд задержался у телефонного автомата, где лежала растрепанная телефонная книга с вырванными страницами и оборванной обложкой: подумал было, не позвонить ли на ФИП. Но тут же отказался от этой мысли. Если позовут дикторшу, он наверняка не сможет с ней разговаривать, а о том, что его могут в очередной раз отфутболить, думать не хотелось.

Он не решился сразу уйти, тяжело присел за столик и заказал еще два пива. Оставив на столике под пустым бокалом сорок евро — две бумажки по двадцать, — человек нетвердой походкой вышел из бара. Он сел за руль и, хорошо понимая, что пьян, осторожно поехал в сторону своей квартирки в Девятом округе.

На Будапештской улице в этот раз припарковаться было решительно негде. Он несколько раз объехал квартал и наконец нашел место в сотне метров от дома на улице Монсе. С трудом вылез из «форда». Глаза слипались, мысли мутились, а приглушенная, притаившаяся головная боль хоть и не спешила явиться во всей красе, но и не шла на убыль. Человек пошел, придерживаясь за машины. Очень было нужно помочиться: сил держаться не оставалось. На улице было темно. Он пристроился между двумя пикапами и позволил себе не спеша облегчиться. Мимо медленно проехала машина. Он услышал, как она остановилась чуть-чуть подальше, потом дала задний ход. Ярко-синяя мигалка осветила улицу. Человек все понял не глядя. Он застегнулся, скинул рюкзачок с плеча и незаметно пихнул его ногой под пикап.

Хлопнула дверца, и раздался громкий голос:

— Будьте любезны медленно повернуться к нам, мы должны установить вашу личность.

Фонарь в глаза ослепил его. Он подошел, подняв руки, чтобы заслонить глаза от резкого света.

— Удостоверение личности, будьте любезны.

Человек послушался и облокотился на пикап, чтобы не показать, что пьян. Полицейский опустил фонарик, читая документ, а другой щупал карманы задержанного. Человек не сопротивлялся, только думал: «Куда же я дел полицейское удостоверение? Не надо мне пить, даже по такому случаю».

— Мочиться на улице запрещено. Вы совершили правонарушение. Поедете с нами в участок.

— Конечно, я знаю… — пробормотал он. — Не понимаю, что на меня нашло, я никогда так не делаю…

У одного из полицейских что-то тихонько пробормотала рация.

— Слушаюсь, едем, — ответил тот.

Двое других что-то тихо сказали третьему. Тот продолжал держать человека за руку.

— Центральная приказывает вернуться. Пусти его! Велико дело: мужик пописал на улице. Надо будет его запирать в «обезьянник», писать кучу бумажек из-за такого пустяка. Едем давай.

— Мне он тоже на хрен не нужен, но мы его заберем. Лишнее задержание — «палка» в отчете. А узнать, чего там хотят в центральной, мы всегда успеем.

Человек сел в полицейскую машину и стал думать, что бы ему сказать. Патрульные — молодые, неопытные и смешливые. Он моментально заметил у них на погонах простые серебряные лычки в форме буквы V — стало быть, салаги. Шофер ехал быстро, человека подташнивало: столько пива он заел только половинкой сандвича. Дрожащей рукой он вытер носовым платком пот, заливающий глаза, несмотря на кондиционер в патрульной машине. Он хотел как можно скорее доехать и что-нибудь сказать, чтобы уладить это дело.

В полицейском участке царила знакомая ему обстановка, одинаковая во всех городах: те же звуки, та же мебель, те же плакаты и запахи. Утомленные ночной разъездной работой полицейские болтали о том о сем, опершись на барьер. Сержант — старший по дежурству — заполнял журнал текущих происшествий.

Человек подумал: «А ведь эти журналы в толстых черных неряшливых картонных переплетах через несколько недель в любом участке приходят в состояние одинаковой негодности».

Журналы текущих событий наполняются вырванными с мясом кусками живой жизни, изложенными канцелярским стилем, а подписывает их тот, кому пришлось испытать на себе превратности судьбы, кому доверено изложить эту превратность на бумаге.