Энн Райс - МЕМНОХ-ДЬЯВОЛ

Черт побери, не я это придумал! Всем известно, какое значение придается пропорциям шеи у мужчин. Мне нравился он весь, целиком, но больше всего, конечно, я ценил его ум и интеллект. Черт с ней, с азиатской красотой, и тому подобными глупостями, и даже с его тщеславием, которое явно бросалось в глаза. Разум, вот что важно, разум, который был сейчас сосредоточен только на одном: на статуе, заставившей мою жертву на время забыть даже о Доре.

Он протянул руку к еще одной галогенной лампе и, не обращая внимания на то, что металл почти раскален, повернул ее так, чтобы луч был направлен прямо на то крыло демона, что располагалось ближе ко мне. Это позволило мне увидеть то, о чем он в тот момент размышлял, и полностью согласиться с ним, ибо крыло было действительно совершенно и выполнено в свойственной стилю барокко любовью к каждой детали. Нет. Он не коллекционирует такие вещи. Он отдает предпочтение гротеску, а эта статуя лишь случайно выглядит таковой. Господи, она действительно ужасна! Нечто в стиле Уильяма Блейка: огромная грива волос, злобное выражение лица, большие круглые глаза. И эти глаза, казалось, с ненавистью устремлены прямо на мою жертву.

- Блейк. Да, Блейк! - неожиданно воскликнул он и обернулся. - Блейк! Эта проклятая статуя как будто сошла с одного из рисунков Блейка!

Я вдруг понял, что он смотрит прямо на меня. Я, должно быть, неосторожно направил ему свое мысленное послание - и связь осуществилась! К моему великому удивлению, между нами установился контакт. Он видел меня! Возможно, он уловил отблеск света в стеклах моих очков или сияние волос.

Держа руки опущенными, я медленно выступил из тени. Меньше всего мне хотелось, чтобы он выхватил свой пистолет. Но он и не думал этого делать. Он просто смотрел на меня. Быть может, его слепил яркий свет стоявших совсем близко галогенных ламп, в лучах которых на потолке четко вырисовывалась тень крыла. Я подошел ближе.

Он не произнес ни слова. Он был испуган. Точнее, я бы сказал - встревожен. Нет, все же более чем встревожен. Вероятно, он чувствовал, что эта встреча может стать последней в его жизни. Кому-то все-таки удалось до него добраться. И уже слишком поздно хвататься за оружие или пытаться сделать что-то еще. Тем не менее страха передо мной я в нем не ощущал.

Будь я проклят, если он в первый же миг не понял, что перед ним не человеческое существо.

Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, я взял в ладони его лицо. Он сразу же задрожал и покрылся потом, однако мгновенным движением руки сдернул с меня очки, которые тут же упали на пол.

- О, как восхитительно оказаться наконец рядом с тобой - прошептал я.

Он был не в силах выдавить из себя хоть слово. Ни один смертный, попав в мои объятия, не мог - да и не должен был - произнести ничего, кроме молитв. А этот человек не умел молиться. Чувствуя, как крепко держат его лицо ледяные руки, и не смея пошевелиться, он взглянул мне прямо в глаза и долго всматривался в них, пока наконец не понял, кто перед ним стоит… Не человек!

Меня поразила его реакция. Конечно, мне и раньше приходилось попадать в аналогичные ситуации - меня, точнее то, чем я, по сути, являюсь, узнавали во многих местах по всему миру. Однако такое узнавание всегда сопровождалось молитвами, утратой способности разумно мыслить или иным издревле присущим человеку поведением в подобных обстоятельствах. Даже в старой доброй Европе, где верили в существование носферату, люди успевали выкрикнуть хотя бы несколько слов молитвы, прежде чем я вонзал в них зубы.

Но как, скажите, следует расценить вот это? Что означает его пристальный взгляд и напускная смелость закоренелого преступника?

- Хочешь умереть так же, как и жил? - шепотом спросил я.

Мысль о Доре словно вдохнула в него новые силы и заставила действовать. Он яростно вцепился в мои руки, мертвой хваткой державшие его за лицо, однако, почувствовав их поистине каменную крепость, попытался действовать по-другому: принялся извиваться и конвульсивно дергаться, стараясь выскользнуть из моих ладоней. Бесполезно. Он зашипел от бессилия.

Меня вдруг охватила необъяснимая жалость к этому человеку. Я решил, что должен проявить милосердие и перестать мучить его столь безжалостно. В конце концов, он так много знает и понимает. «Ты наблюдал за ним в течение стольких месяцев, - уговаривал я себя, - и теперь не должен затягивать развязку. Но, с другой стороны, где и когда тебе представится возможность отыскать еще одну такую жертву?»