Андрей Воронин - Над законом

Совершенно такие же интонации Забродов не раз слышал на улицах Москвы, когда судьба и собственная неугомонная натура сталкивали его с 'братвой'.

Поэтому он не стал оборачиваться до конца, дабы не портить впечатление, и, стоя вполоборота, поинтересовался:

– Какие трудности?

– Это у тебя трудности, мудило, – почти ласково ответил голос. Илларион обернулся до конца и внимательным взглядом окинул обладателя голоса с головы до ног.

Смотреть, в общем-то, было не на что: обыкновенный качок почти двухметрового роста. Черная майка, перстень на пальце, золотая цепь на шее – хрестоматийный бандит, которому, впрочем, тоже совершенно нечего было делать в деревне. Второй – их, оказывается, было двое, – тоже уголовного вида личность, но с фактурой пожиже, мыкался позади этой осадной башни и являл собой, по всей вероятности, мозговой центр этого странного симбиоза, словно сошедшего со страниц дешевого комикса.

– Здравствуйте, – вежливо сказал Илларион.

– Слушай сюда, козел, – заговорил двухметровый. Слова вываливались из его бритого рта полупережеванными, и Забродову приходилось напрягаться, чтобы понять его ленивое мычание. – Ты мне не нравишься. Еще раз увижу тебя возле этой девки – рога поотшибаю. Понял?

Эту незатейливую речь он произносил, уперев твердый, как деревяшка, палец в грудь Иллариона. Илларион пристально посмотрел на палец, потом поднял глаза вверх, где в голубом небе, как диковинный аэростат, плавала губастая физиономия.

– Ну, чего вылупился? – презрительно поинтересовался амбал и чувствительно ткнул его пальцем в грудь.

Илларион аккуратно взялся за этот палец и быстрым движением сломал его с легким хрустом. Непривычный к такому обращению верзила заревел быком, поднес свой изуродованный отросток почти к самым глазам, чтобы оценить полученные повреждения, и нанес обидчику сокрушительный удар левой. Но Забродов успел убрать голову, отступил на шаг в сторону и коротко врезал амбалу по почкам.

Тот вякнул и упал на колени. Пожалев свои пальцы, Илларион ударил его по челюсти ботинком, и верзила, подняв облачко пыли, плашмя рухнул на вытоптанную землю спортплощадки.

Илларион понимал, что из этой ситуации можно было бы выйти и по-другому, не проявляя, во всяком случае, такой чрезмерной и совершенно ненужной жестокости. Но ему давно пора было заявить о себе, а лучшего случая могло и не представиться.

'Мозговой центр' уже успел отскочить в сторону и теперь стоял в отдалении, присев на полусогнутых ногах и держа на отлете зеркально отсвечивающее узкое лезвие. Илларион небрежно перешагнул через слабо шевелящегося амбала и двинулся к нему прогулочным шагом, безмятежно улыбаясь. Он успел сделать два шага, прежде чем мужество его противника окончательно иссякло и тот, круто развернувшись, бросился бежать. Перепрыгивая через ограду, он зацепился ногой и упал, но тут же вскочил и, прихрамывая, припустил вдоль улицы, все еще держа в руке нож.

Илларион не стал его преследовать, поскольку задачу и без того можно было считать выполненной.

Его первый противник уже сидел, нянча поврежденную руку. На челюсти его расцветал зловещего вида кровоподтек, а на лице застыло хмурое выражение человека, проснувшегося после сильной попойки и тщетно пытающегося сообразить, где он находится и что с ним приключилось. Заметив Забродова, он завозился, пытаясь отползти в сторонку, из чего Илларион сделал вывод, что огнестрельного оружия у него при себе нет. Подойдя к поверженному колоссу, Илларион склонился над ним и участливо спросил:

– Ушибся, дружок?

Не дождавшись ответа, он продолжал:

– Передай своему хозяину, что с такими шестерками, как ты, он очень быстро прогорит, а то и вовсе отбросит копыта. Передашь?

– На твоем месте я бы прямо сейчас повесился, – прохрипел амбал, продолжая баюкать сломанный палец.

– Так я же не мешаю. Или нужна помощь?

Илларион резко подался вперед, и его собеседник немедленно отполз, утюжа задом джинсов твердый суглинок спортплощадки.

– Вон там, а? – вкрадчиво предложил Илларион, указывая в сторону турников. Видя, как исказилось в смертельном ужасе губастое лицо, он громко расхохотался и, легко перемахнув через ограду, пошел прочь.

Деревенская улица была пуста, что было совершенно неудивительно. Ведь лето испокон веков считалось у крестьян самой горячей порой. Тем не менее, добравшись до дома бабы Веры, Илларион обнаружил, что заявил о себе громче, чем следовало.