Александр Юдин - Золотой Лингам

Неожиданно странное, щемящее, почти гнетущее чувство потерянности охватило Горислава. Пожалуй, лишь однажды ему довелось испытать нечто подобное – во время путешествия по амазонской сельве. Там, как и здесь сейчас, зачарованное царство первобытного леса, протянувшегося на многие сотни верст, казалось настолько самодостаточным и одновременно столь чуждым человеку, словно бы вовсе не предполагало даже самой возможности его существования.

Километра через два-три (хотя сколько-нибудь точно определить пройденное по таежному лесу расстояние – когда тропинка постоянно петляет среди густого подлеска, огибая древесные завалы, а видимость ограничивается несколькими шагами – затруднительно) все трое вышли к мелкой стремительной речушке, берега которой покрывали густейшие заросли таволги и дикого жасмина. Поднявшись на каменистый и обрывистый холм, скорее даже утес, они остановились.

– Ну вот и дошли, – удовлетворенно заявил Борис. – Дозорное, значица, на том берегу.

– Слава тебе господи, – простонал запыхавшийся Хватко, звонко шлепая себя по вспотевшей шее, – а то совсем зажрало комарье треклятое!

– Комар – что! Он крупный, хлоп – и нет его. Потом хуже будет, – доброжелательно посулил проводник.

– Куда еще хуже? – ужаснулся Вадим.

– Как солнце зайдет – мокрец появится, тогда, значица, сам поймешь…

В это время Костромиров, стремясь найти наиболее подходящее для обзора место, неосторожно сделал пару шагов назад; вдруг камни под его сапогом поехали, он потерял равновесие, оступился и, взмахнув руками, кубарем покатился под откос. Врезавшись в густые заросли колючего стланика, смягчившие тяжесть падения, он пробил их насквозь и с размаху рухнул еще глубже – в какой-то овраг, сырой и темный.

Впрочем, упал он довольно удачно – на что-то мягкое и влажное. Наверное, мох, подумал Горислав, открывая глаза и с болезненным стоном поднимаясь на четвереньки.

Но это был совсем не мох – прямо под ним лежало окровавленное и чудовищно растерзанное человеческое тело.

Костромиров еще даже не успел толком среагировать на свое жуткое открытие, когда ощутил у себя на лице тяжелое дыхание и услышал сдержанный рык какого-то крупного зверя. С опаской подняв глаза, он столкнулся с налитым кровью взглядом огромного волкодава; тот, вместо приветствия, оскалил здоровенные клыки и снова угрожающе взрыкнул.

– Белка, сидеть! – раздался чей-то повелительный окрик.

Подняв глаза еще выше, Горислав увидел нацеленный ему прямо в лоб вороненый ствол охотничьего карабина; последний находился в руках сивобородого деда весьма разбойного вида.

Костромиров попытался подняться на ноги. Заметив это, старик передернул затвор.

– И ты сиди, где сидишь, – приказал он, поведя для наглядности стволом.

– Вы все не так по… – начал было Горислав.

– Человечину жрать любишь, поганский царь? – перебил бородач, недобро усмехаясь.

Тут сверху, из-за спины Горислава, послышался треск сучьев, и сивобородый немедленно вздернул ствол.

– Эт-то еще… – нахмурился он. – …Эге! Эге-ге!.. Борюн, никак ты?!

– Здорово, значица, Егорыч, – с пыхтением отозвался подоспевший проводник. – Чего это ты с ружьем? Стряслось чего? – И, обращаясь к Костромирову, пояснил: – Это муж моей сеструхи, значица. Антон Егорыч.

– Тьфу ты, поганский царь! – с досадой сплюнул охотник, опуская карабин. – Так этот турист, – он ткнул в сторону Горислава, – с тобой, что ли?

– Со мной, все со мной! Ой-ей-ей, а… а чего… а кто там у вас… лежит?

– Спускайся, сам увидишь, – пробурчал Егорыч и добавил, обращаясь к Костромирову: – Не обессудь, мил человек, я же тебя за душегуба принял, за людоеда.

– За кого?! – поразился Горислав. – У вас тут людоедство в обычае, что ли?

Встав с колен, он поспешно отступил в сторону и оглядел труп. Это было тело молодого мужчины, спортивного сложения, одетого в штаны и куртку цвета хаки; штаны были заправлены в ботинки армейского образца с высокой шнуровкой. Конкретнее определить внешность парня сейчас не представлялось возможным, поскольку содранный с головы скальп полностью скрывал лицо; на бедрах, груди и руках покойника зияли страшные, глубокие раны – казалось, что из тела вырвали целые куски плоти; живот был распорот от грудины до паха; рядом, на обильно залитом кровью мху, валялся серый клубок внутренностей.

– Затмение нашло… Да и чего я, по-твоему, должен был еще думать? – проворчал старый охотник, впрочем, в некотором смущении. – Ты глянь на себя-то…