Александр Юдин - Золотой Лингам

Когда все разошлись, Горислав немного повозился на лежанке, устраиваясь поудобнее, и хотел было уже гасить свет, как дверь в комнату вновь отворилась – вернулся Лешка.

– Чуть не забыл, – пробурчал он, – картину хотел взять с собой, мне с ней как-то лучше пишется, мысли не путаются.

– А так, значит, путаются? – усмехнулся Костромиров.

Рузанов в ответ только рассеянно кивнул и удалился, осторожно неся перед собой доску с пейзажем и бережно прижимая ее к груди так, будто собрался с ней на крестный ход.

Несмотря на усталость, засыпал Костромиров трудно, иногда проваливаясь в неглубокую дремоту и вновь пробуждаясь. Где-то за печью громко и назойливо скреблись мыши; видимо, там у них было гнездо, потому что периодически едва ли не над самым его ухом раздавались пронзительные попискивания, раздражающее громкое шуршание и поскребывание острых коготков. Пытаясь заставить их заткнуться, Горислав со всей силы саданул кулаком по печной трубе, но мышиная свадьба и не думала умолкать, зато на голову Костромирова осыпался целый пласт побелки. Пришлось вставать, опять включать свет и перетряхивать лежанку.

Отчаявшись заснуть, Игоревич слез с печи и стал набивать трубку ароматным голландским табаком.

В избе было душновато, и он, осторожно приоткрыв дверь и ощупью пробравшись по темному мосту, вышел курить на двор. На улице тоже было темно, хоть глаз выколи. Чистое и звездное с вечера небо заволокло сплошной непроницаемой пеленой. От реки дул зябкий ветерок, негромко шелестя в репейном бурьяне за домом, в редеющей листве одинокой покляпой черемухи и кронах раскустившихся за оградой верб и рябин.

Костромиров отошел от крыльца и задумчиво посмотрел в сторону бани – оконце ее мерцало тусклым желтоватым светом. «При свечах он, что ли, пишет?» – удивился Горислав и пошел туда, то и дело сбиваясь с невидимой тропки и залезая в мокрую от ночной росы траву.

Приглушенно чертыхаясь, он добрался наконец до цели и с любопытством заглянул в окошко. Сначала ему показалась, что в предбаннике никого нет: нещадно коптившая керосиновая лампа освещала только один угол помещения и стол с разбросанными на нем бумагами, остальная часть комнаты тонула во мраке. Но приглядевшись, он увидел и самого Рузанова – тот сидел прямо на дощатом полу, поджав под себя, подобно индийскому йогу, ноги. На кушетке прямо перед ним, на уровне лица стояла слегка наклонно прислоненная к стене картина с пресловутым пейзажем, и Алексей, не отрываясь, как завороженная факиром кобра, смотрел на нее, слегка раскачиваясь и беспрестанно кивая головой, очень похожий в этот момент на фарфорового китайского божка. Губы его при этом беззвучно шевелились, будто он бормотал себе под нос мантры, и неясные, причудливые тени копошились в темных углах комнаты.

Почему-то это зрелище произвело на Горислава отталкивающее впечатление. Он осторожно попятился от окна и побрел обратно к дому, пытаясь не сбиться с огибающей огород тропинки.

По пути его не оставляло отчетливое ощущение некоего злобного настороженного взгляда, упирающегося ему в спину.

Постояв некоторое время в задумчивости на крылечке, Костромиров выбил о каблук погасшую трубку и зашел в дом. Входную дверь, после минутного колебания, он решил запереть и накинул на нее с внутренней стороны прибитый к косяку массивный металлический крюк.

Спать совсем расхотелось, поэтому он просто прилег на Лешкин топчан и стал листать попавшийся ему под руку журнал с фотографиями большеротых и полногрудых красоток в бикини и без. Спустя минут сорок ему неожиданно послышалось, будто на крылечке кто-то возится и дергает входную дверь. Горислав подумал, что это может быть Рузанов, и пошел посмотреть. На крылечке, однако, никого не оказалось. «Поблазнилось», – решил Костромиров, опять замыкая дверь на запор. Наконец, усталость стала брать свое и он задремал, прикрыв лицо журналом.

Спал он, впрочем, достаточно чутко и слышал, как уже ближе к утру Татьяна, громко скрипя половицами, вышла в сени и, с лязгом сбросив кованый крюк, отворила входную дверь. «Почему, – подумал Костромиров, не прекращая дремать, – от такого хрупкого существа, как женщина, в доме всегда больше шума, чем от мужика?»

Проснулся он на рассвете, как только первые солнечные лучи пробились сквозь мутное оконное стекло. Слышно было, что на мосту уже ходит кто-то из хозяев.

Рывком вскочив с топчана, Костромиров сделал несколько резких приседаний и наклонов, сдернул висящее на вбитом в стенку древнего комода гвозде полотенце, вышел в сени и тут же столкнулся нос к носу с Рузановым. Тот выходил из горницы, держа в руке топор.