Александр Юдин - Золотой Лингам

О происхождении самих Павловых мне удалось узнать не слишком много: известно только, что они были дворянами Тверской, Костромской и Московской губерний, не из знатнейших, конечно, но и не из захудалых, не из однодворцев. В «Бархатной книге», естественно, не значились, но в губернских родословных книгах писаны были в так называемой шестой части, в числе старинного дворянства, «местного», так сказать, значения. Никто из них, судя по всему, до больших чинов спокон века не дослуживался, на знатных не был женат и не имел богатых поместий. При этом, однако, после 1861 года Павловы твои, в отличие от многих соседей, не разорились и имения не закладывали, то есть вполне по пословице: жили – не тужили, что имели – берегли. Вот так вот…

Что касается до интересующих тебя Прохоровых, то в Исповедной росписи за 1713 год указано, что в Ногино водворен дворовый человек Федька по прозвищу Кособрюх с сыновьями Викушкой двух лет, Савкой – четырех и Прошкой девяти годов, да двумя дочерьми. Об упомянутом Прошке известно, что он сызмальства служил при молодом барине Тимофее Андрияновиче, прошел с ним и всю воинскую службу в качестве денщика, вернулся с оным же в поместье в 1762 году, наплодил детей… Ну, одним словом, он-то и явился прародителем всех тех Прохоровых, что с тех пор неизменно входили в число ближайшей барской дворни.

Вот почти и все сведения, которые мне удалось выудить из документов. Но опять-таки счастлив твой бог – один из Павловых, некий надворный советник Филагрий Иванович, оставил прелюбопытные записки, которые сохранились и впоследствии в 1908 году даже были опубликованы в издательстве С.П. Хитрово. Вот из этих самых записок я и почерпнул некоторые дополнительные факты, которые также готов предоставить в твое распоряжение.

В частности, Филагрий Иванович Павлов упоминает одно занятное семейное предание. Думаю, что как литератора оно тебя непременно заинтересует.

Однако дай мне пару минут отдохнуть, а то у меня во рту пересохло, – прервал сам себя рассказчик. – Нет, пива мне не надо. Водички налейте холодненькой.

Промочив горло, Костромиров продолжил:

– Достойный Филагрий Иванович пишет о некоем наследственном проклятии, якобы тяготеющем над их родом. Будто бы из-за этого самого проклятья в каждом втором поколении Павловых старший наследник непременно лишался разума и заканчивал свои дни в желтом доме. Виновником сего несчастия наш мемуарист считал одного из своих предков, навлекшего беду на последующее потомство собственным безбожием и жестокосердием. Вкратце его рассказ сводится к следующему.

С 1773 по 1819 год, то есть без малого полвека, владетелем сих мест и безраздельным властелином здешних крестьян являлся ногинский помещик Лев Аркадьевич Павлов, отставной секунд-майор. По воспоминаниям его правнука, это был человек нрава крутого, сурового, даже злобного, не привыкший отказывать себе ни в каких прихотях, а кроме того, отличавшийся изрядным сластолюбием. Во всяком случае, при живой супруге он ухитрялся содержать до десятка конкубин, которым был отведен целый флигель его барского дома в Ногино. Конечно, гарем его состоял по большей части из дворовых девок, но около 1800 года очередной жертвой его страсти стала дочь здешнего священника – именем Лизавета (фамилию ее Филагрий Иванович не упоминает), которую старый сатир, вопреки воле родителей, силком умыкнул из дому и почтил званием своей любовницы.

И хотя Льву Аркадьевичу стукнуло к тому времени шестьдесят годков, он умудрился обрюхатить несчастную девицу, и в положенный срок та родила ему двойню – мальчика и девочку.

К сожалению, как их звали, Филагрию Павлову было неизвестно. Во всяком случае, в его записках сведений о том нет, но, забегая вперед, скажу, что, порывшись в документах, я обнаружил метрическую запись о том, что в ноябре 1801 года в сельце Ногино некая вдова Лизавета Храмова произвела на свет сына Савву и дочь Анфису, записанных под фамилией Богдановых.

Тут, друзья мои, мне придется сделать небольшое морфолого-семантическое отступление, – сообщил Костромиров, поднимаясь из-за стола и с наслаждением потягиваясь. – Но прежде я, с вашего позволения, ненадолго отлучусь, ибо мне необходимо проветриться или, как сказано в китайской «Книге перемен», восстановить равновесие и целостность мироздания, вернув животворящей природе то, что ты у нее на время позаимствовал.

Возвратясь через пару минут, Игоревич с удовлетворением констатировал, что теперь «цюань шэн» восстановлено и, попросив Татьяну приготовить ему зеленого чаю, продолжил: