Александр Юдин - Золотой Лингам

В первый пар пошли все втроем. Поддавать не пришлось – выдержав не более пяти минут, они все вместе дернули в реку и, медленно ползя обратно, решили, что парилку стоит слегка проветрить, чтобы пар был посуше, а пока следует передохнуть. Только Танька еще на пару минут сбегала погреться, а потом вновь отправилась освежиться на речку.

Рузанов в бане последнее время предпочитал пить чай на травах, а к спиртному в такой ситуации относился отрицательно, Димка же, тот, напротив, принадлежал к более распространенной группе банщиков, которые полагают, что «после бани – укради, но выпей».

Вот и сейчас он вольготно расположился за столом в предбаннике и немедленно махнул один за другим пару стаканов ярославской настойки. Потом цапнул со стола снятый Татьяной перед парилкой изящный золотой нательный крестик, который висел почем-то не на обычной цепочке, а на довольно длинном ремешке плетеной кожи, и, небрежно вертя его в руках, с глупой улыбкой сообщил Рузанову:

– Знаешь, Леш, я ведь развестись решил. Хватит на два дома жить, пора, так сказать, оформить наши с Танькой отношения законным образом. А как еще? И Танька согласна. Любит она меня! Сильно любит!

Рузанов не нашелся, что сказать, и только развел руками.

Скорняков же удовлетворенно икнул и, не замечая внезапно потяжелевшего, напряженного взгляда Рузанова, поинтересовался, доверительно понизив голос:

– Леха, слушай! Скажи как другу, куда ты тогда, в девяносто девятом, исчез? Ведь почти два года про тебя ни слуху ни духу не было. Как в воду канул. Поговаривали, будто ты чуть ли не в психушку загремел. Мол, расстроил горячительными напитками ум и ага. Правда?

– Врут.

– Я так и думал, – кивнул Димка, бросив крестик обратно на стол и вновь берясь за бутылку, – но помню, зашибал ты тогда нехило…

В это время как раз вернулась с речки Гурьева и, критически осмотрев мужчин, заявила, что сейчас в парилку пойдет с Алексеем, Димке же рано еще, пусть-де лучше сбегает на речку да хмель смоет, а то, не ровен час, удар хватит. Рузанов, понятное дело, не возражал. Скорняков тоже, по-видимому, отнесся к женским капризам с пониманием и, опоясавшись полотенцем, поводя мускулистыми плечами, зашагал к реке.

Как только они вошли в парилку, Татьяна тотчас сбросила с себя простыню, в которую до того была укутана, постелила ее на полок и легла сама. Алексей невольно опять залюбовался: длинноногая, с густыми рассыпанными по плечам темно-каштановыми волосами, небольшими упругими грудями, да еще и окутанная знойным парным маревом, она походила на молодую ведьму. Повернув голову, Таня с усмешкой глянула на него невероятно черными из-за расширенных зрачков глазами:

– Ну, банщик, что на зад мой уставился? Парить-то будешь?

– Это мы мигом, мамзель! Не сумлевайтесь и не извольте беспокоиться! – Рузанов зачерпнул ковшиком из дубовой корчаги, в которой были запарены веники, и плеснул на каменку: от мощного потока обжигающего воздуха ему самому пришлось на некоторое время присесть на корточки; чуть-чуть переждав, он медленно поднялся, достал два веника и начал круговыми движениями разгонять горячий воздух по всей парной; Танька застонала от наслаждения, говорить она уже ничего не могла. Помахав над нею вениками, Алексей принялся хлестать ее короткими ударами по всему телу, прикладывая веник не более чем на секунду. Она выдержала дольше, чем он предполагал, и даже перевернулась один раз на спину, но вскоре, пронзительно взвизгнув, скатилась с полка и выскочила наружу.

Рузанов и сам изрядно взмок, поэтому последовал за ней, но в речку не побежал, а ограничился обливанием из корыта.

Скорняков уже вновь сидел в предбаннике и потягивал пивко, вероятно, ради полирующего эффекта или для более обильного потоотделения. Глаза у него, однако, были совсем не посоловевшие, и взгляд вполне осмысленный и острый. Алексей тут же поволок и его в парилку.

До пяти часов друзья успели еще несколько раз попариться, сбегать на речку, вдоволь напиться чаю и наслушаться глубоких мыслей Димки, который в одно горло выхлебал поллитра и бутылки три-четыре крепкого ярославского пива. Короче говоря, когда пришла бабка Люда, Рузанову ничего другого не оставалось, как только извиниться и пообещать ей завтра с утра истопить баню еще раз, ибо к ее появлению Скорняков безмятежно спал на диванчике в предбаннике, на толчки и уговоры не реагировал, а дотащить его до дому, даже вдвоем с Танькой, было совершенно немыслимо.