Джозеф Файндер - Жесткая игра

— Это только в кино. В реальной жизни почти нет компаний по риск-менеджменту, которые занимались бы освобождением. Они ведут переговоры, добиваются соглашения о выплатах. Но наша ситуация — это не выкуп. Похоже, Рассел слишком много знает о том, как все это делается.

— Вы тоже.

— Это моя обязанность. В «Хаммонде» ревизор одновременно и риск-менеджер. Это значит, что я вместе с Роном Слеттери и Джеффом Латимером разрабатываю специальные страховки для всех возможных рисков. Я же сказал, что вы уснете, если начну подробно рассказывать, чем занимаюсь. — Он обратился к Грогану: — Откуда он знает про «К» и «Р» страховки, как думаешь?

— Меня это тоже удивляет, — ответил Гроган. — Помнишь, Латимер говорил про одну охранную фирму в Калифорнии, с которой мы могли бы заключить договор? Которую основал какой-то его соученик по юридической школе?

— Точно! — сказал Данцигер. — Которая как раз занималась не только переговорами о выкупе, но и возвращением заложников. Одного из их сотрудников арестовали в Южной Америке, когда он работал по одному такому делу о возвращении ребенка, и привлекли за похищение — в соответствии с международными соглашениями. Он отсидел два года в американской тюрьме. Это меня сильно охладило насчет той фирмы.

— Вы думаете, этот тип и есть Рассел? — спросил я.

— Как еще объяснить, почему Рассел так много знает?

— О чем я так много знаю? — Голос с наждачным скрипом.

Я отвел взгляд, уставился в бревенчатую стену.

— Я действительно много знаю, — сказал Рассел. — Например, что раньше вы находились вон там. Думаю, Джейк, нам с вами нужно поговорить. Не откладывая.

Когда я отсидел в Гленвью несколько месяцев, маме разрешили меня посетить. Она словно постарела лет на двадцать. Я сказал, что она хорошо выглядит. Мы сидели на пластмассовых стульях в комнате для посетителей, глядя на экран телевизора. Она плакала. Я был спокоен.

— Мам, — сказал я, когда она уходила, — я не хочу, чтобы ты сюда приезжала.

— Почему? — удрученно спросила она.

— Не хочу, чтобы ты видела меня здесь. Пройдет год, и я вернусь домой.

Она сказала, что понимает. Через месяц она умерла от инсульта.

На застекленной террасе было свежо и прохладно. В окна лился серебристый лунный свет.

— Прошу в мой кабинет, — сказал Рассел. Он снял камуфляжную куртку и надел грязную белую бейсболку с надписью «Дайтона-500 чемпион 2004».

Он показал на мягкое удобное кресло, я сел. Он сел рядом в такое же. Нас можно было принять за двух друзей, коротающих вечер за пивом. Если бы не его оловянно-серые глаза: была в них какая-то жуткая отрешенность. Такие глаза я видел и раньше — в Гленвью. Он из тех, кто способен на все.

— Рассказывай, что ты там делал? — заговорил он.

— Я пошел по просьбе генеральной директорши. Сказать этим ребятам, чтобы не нарывались. Чтобы точно исполняли все, что вы скажете, и тогда мы все уйдем отсюда живыми.

— Она приказала тебе пойти туда, чтобы сказать им это?

— Она бы предпочла электронную почту, но здесь ее нет.

— Почему она послала именно тебя?

— Остальные не столь безумны.

— И если я спрошу Данцигера и Грогана, о чем вы говорили, они ответят мне то же самое?

— Как вы хорошо запоминаете имена, а?

— Я подготовился.

— Впечатляет. Как долго вы это планировали?

Я уловил какой-то сдвиг в языке его тела, как бы внезапный перепад температуры.

— С тобой будут проблемы? — спросил он.

— Я хочу просто вернуться домой.

— Тогда не строй из себя героя.

— Для этих? — Я скривил губы. — Они мне совсем не нравятся.

Он засмеялся, вытянул ноги, зевнул.

Я показал на его кепку:

— Я смотрел эти гонки.

— А? — Он несколько секунд вспоминал, что на нем кепка с надписью «Дайтона».

— Дейл Эрнхардт-младший, — продолжал я. — Он пересек финишную черту на долю секунды раньше, чем Тони Стюарт. Семь или восемь машин — всмятку.

Он искоса взглянул на меня.

— Я там был, парень, — сказал он.

Я покачал головой:

— Безумный спорт. И мне кажется, многих в нем привлекают именно аварии. Типа, повезет увидеть, как кто-нибудь погибнет.

Он долго смотрел на меня, похоже, не понимая, что со мной делать. Может, я один из сопливых богатеньких боссов и интересуюсь гонками НАСКАР?

— Не то что в старые добрые времена, — сказал он. — НАСКАР — это были гонки столкновений.

— Это мне напоминает слова из одного фильма, — подхватил я. — «Гонки — значит всмятку».

— «Дни грома»! — Внезапно он расцвел почти ребяческой улыбкой. — Мой любимый фильм. Как там, еще раз? «Он в тебя не врезался, не ударил, не толкнул — он разбил тебя всмятку. Разбить всмятку, сынок, — это и есть настоящие гонки». Вот так, парень.