Дэвид Хьюсон - Седьмое таинство

Ключевые слова, вспомнил Ник. Ссылки. Их нужно печатать. И пусть этот глупый компьютер сам думает, что тебе нужно.

— Каждое фото, которое когда-либо прошло через наши руки, запрятано сюда, — хвастливо заявил аристократ. — Не только те, которые мы напечатали. Все! За сорок три года! Это стоило мне целого состояния. Но сомневаюсь, что без них мне удалось бы удержать издание на плаву.

— Такты теперь стал владельцем бильд-агентства? — спросила патанатом.

— Ну, наряду со всем прочим… Да почему бы и нет? Энгельс служил клерком в Манчестере, когда спасал от голода Маркса и его семейство, проживавших в Лондоне. Любое предприятие требует инвестиций, Тереза. Знаю, знаю, теперь это не самые модные слова…

Коста напечатал: «Лагерь борцов за мир».

И на экране появилось множество микроскопических фото.

— Типичное ленивое либеральное мышление, — заявил Лотто. — Изучайте диалектический материализм, мой мальчик. Идеи возникают исключительно из конкретных материальных условий, а вовсе не из неопределенных терминов общего характера.

— Вы вещаете в точности как мой отец, — буркнул Коста.

— Ага! — согласился Лотто уже более дружеским тоном. — Я так и думал, что вы такой.

Он нагнулся и прошептал Нику на ухо:

— Вы знаете, какой год вам нужен?

— Конечно.

— А как насчет даты?

— И дату тоже.

— Отлично. Тогда почему бы не попробовать?

Ник напечатал дату.

Экран вновь заполнился таким же количеством фото.

Лотто нагнулся еще ближе и посмотрел на изображение.

— Тогда нам поставляли фотоматериалы целых пять фотокорреспондентов. Каждый ведь хочет, чтоб его работу опубликовали, не правда ли?

— И сколько их всего? — спросил Коста.

— Да сами посмотрите на экран! Восемьсот двадцать восемь. Тринадцать пленок по тридцать шесть кадров в каждой, естественно, включая пустые и неудачные. Вырезать их стоит дороже, чем оставить. Так что можете считать, что вам здорово повезло. Мы уже на цифру перешли. На качество внимания можете не обращать, прочувствуйте широту охвата! Нынче обработка всего заняла бы в десять раз больше времени, чем тогда.

Коста подвел курсор к первому фото и щелкнул мышью. Экран заполнило изображение. Это могло быть что угодно — рок-концерт, демонстрация, летний лагерь. Просто сотни и сотни людей, спокойных, тихих — по всей видимости, очень довольных солнечным днем.

— А время никак не отмечено? — спросил Ник.

— Извините. На пленке время никогда не фиксируется.

— А что, если дать ему команду «Найди мне маленького мальчика в такой специфической майке»? — предложила Тереза.

— Ну это же машина! — укоризненно сказал Лотто. — Так ты будешь пить мое вино или нет?

— Попозже, — ответила она.

Хозяин буркнул что-то неразборчивое и отошел в сторону. Лупо и Перони подвинули себе стулья, сели по обе стороны от Косты и принялись просматривать фотографии.

— Если просматривать по пять в минуту, все займет около трех часов, — заметил Джанни. В его устах это звучало как хорошая новость.

Ник начал просматривать первую пленку. Добрая треть кадров, переведенных Лотто в цифровой формат с помощью современного оборудования, оказалась бесполезной: случайные снимки, не в фокусе. Остальные были по большей части вполне заурядными. Нашлось и несколько просто отличных: фотограф отличался наблюдательностью, обладал острым глазом, а снимаемый не имел понятия, что его щелкают, — великолепные четкие снимки, сохранившие весь колорит и оттенки солнечного дня.

Через полчаса, когда правая рука уже начала уставать, Коста в очередной раз щелкнул клавишей и начал просмотр новой пленки. Эти кадры были совсем другими: иное освещение, более золотистые тона, — они были явно сделаны позже, когда день в Риме уже начинал клониться к закату.

Ник просмотрел еще пять кадров и замер. Некоторое время все трое молчали.

Мальчик стоял прямо в центре снимка, и на сей раз «герой кадра» смотрел прямо в объектив. Та самая майка с короткими рукавами, которая уже стала неотъемлемой деталью этого дела, с той же эмблемой — семилучевой звездой начальной школы имени Святой Цецилии. Алессио Браманте, снятый в тот самый несчастный день, когда его разыскивали все полицейские и карабинеры Рима.

Он держался за руку какой-то неопрятной толстухи средних лет, с пустым, даже удивленным выражением плоского неприметного лица. На ней было нечто вроде длинного розового хлопчатобумажного балахона, какой вполне можно было увидеть на участнице подобного рода мероприятий, и огромные сандалии с открытым верхом. Рядом с ней стоял похожий на скелет, болезненный на вид мужчина лет пятидесяти, может, больше, с острым загорелым лицом и жалкой седой бороденкой, вполне сочетавшейся с жалкими остатками волос, прилипших к черепу.