Андрей Измайлов - Трюкач

Слаб человек, слаб.

Стерва есть стерва.

Почему бы и нет? Впервой? Или невкусно?

Отнюдь, отнюдь…

Но чтобы еще и по фильму делать из Поздняковой даму с претензией на рафинированность – биг фиг, как сказали бы англоязычные. Будешь ты, Позднякова перевертышем, предашь в последнюю секунду. Стерва? Вот и стервозничай.

Другое дело – Антонина. Согласись она на роль – и Голливуд устоял бы, как пример для подражания. Счастливый конец – условие номер один. И – поцелуй в диафрагму. А с предателем целоваться – несколько иное кино, библейское. Так что обезопасил себя Ломакин от финального челомкания с Катей. Была бы Антонина – другое дело.

Антонина никак не могла быть предателем. Почему, собственно? И по фильму, и по жизни. Все-таки она – главный бухгалтер «Ауры плюс». Не с ее ли помощью Ломакина В. А., погрузили в… джоппу? И если не с ее помощью, то всяко с ее молчаливого согласия-бездействия. Почему не могла?!

Потому. Потому что! Стерва есть стерва. Антонина есть Антонина! Идеализировать женщину – Ломакин давным-давно вышел из этого возраста. Антонина – человек со своим подвальчиком. Просто если Антонина – в солоненковской шайке, Ломакину не выбраться.

Ч-черт! Накликал. Высосал из пальца «Час червей», а тот материализовался в несколько иной ипостаси, но материализовался – по жизни, не по фильму. Это тебе не кино, Ломакин. Кто блефует, кто – нет. Кто друг, кто враг. Ощутил? А не ошибся? А, если перевертыш? А если перевертыш пока сам не подозревает о том, что он того самого… перевернется?

Блуждай в потемках, Ломакин, помечай крестиками нужные двери нужных людей. Должен быть выход, не может не быть выхода. Пусть единственного – но выхода, Тьфу-тьфу: уход в иной мир – не выход.

Слой – великий и ужасный? Слой способен напустить домушников на квартирку, и те заодно угрохают троицу свидетелей кавказской национальности? Слой способен купить киллера для протыкания гея шилом в, метро? Слой способен нанять кулакастых молодчиков для зубодробительных предупреждений еврея-книжника? Слой способен перекрыть границу с ближним зарубежьем для вразумления упрямо-самостоятельного коллеги-коммерсанта? Слой способен превратить профи-трюкача в болванчика с полумиллиардным долгом? Оно так.

Не знает Ломакин доподлинно, кто у Солоненко ходит в друзьях. Однако о врагах – доподлинно. Есть основания пометить крестиком.

Но самому Ломакину лучше не проявлять истинные чувства к дорогому Евгению Павловичу. Даже соглашаться истово: мудак я, мудак! полный ограш! (A что, не так?!) Даже умоляюще ловить взгляд благодетеля: только вы можете как-то помочь выкрутиться! (А вот это уж не так!) Даже терпеть крошку Цахеса: ах, как я заблуждался, господин Ровинский! Я-то считал вас гадким мальчиком и придурком, а вы, оказывается, консильоре Евгения Павловича, зато придурок – я! может, еще не поздно, может, еще по- дружимся? (Это Тим – дружите с ним!) Терпеть, Ломакин, терпеть!

– Кстати, Евгений Павлович, спросите у господина Ломакина, зачем он с собой на курорт взял этого… из газеты. Что соавтор, понятно. Мы знаем. Но сценарий давно закончен, и нечего было этому… из газеты там делать. Тем более, лишняя огласка по фильму нам нежелательна, пока все не отснято. А теперь вообще неясно, будет ли фильм.

– Да! Витя!… Хорошо – Тим напомнил. Ты все пленки нам подвези, все кассеты. На всякий случай. Проект, как ты понимаешь, пока замораживаем. Но я кое-кому попытаюсь показать хотя бы то, что есть. Обещать не обещаю, но, возможно, кое-кто заинтересуется. Сколько у тебя? Ну хоть, полфильма отснял? Смотреть можно? Отлично! Давай тогда не тяни, прямо сейчас Тим тебя свозит – туда и обратно.

– Попозже. Не сейчас.

– А что? Почему? Время дорого, Витя, учти.

– Знаю. Но не сейчас. Завтра. Надо подобрать, отсортировать, просмотреть.

– Как знаешь. Но не тяни.

Ломакин тянул. Ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра – ни кадра. На кой вам кино, барыги?! Вам оно очень нужно, очень важно?

Слой прикидывался, что не нужно и не важно.

Слой просто исходит из интересов Ломакина. Время дорого, Витя, учти.

Учел, учел. Но вот… опять забыл, не принес.

А в тот, первый, день он, во-первых, брезговал гадким мальчиком, который не только бы свозил его туда и обратно, – крошка Цахес непременно втесался бы вслед за Ломакиным в квартиру, – следил бы недремлющим оком: все ли хозяин собрал, ничего нигде не забыл, не утаил? Нужен Ломакину эдакий соглядатай? Пшел вон! То есть мы, конечно, дружим теперь, крепко дружим с Тимом (терпи, Ломакин, терпи!), но еще не настолько сблизились, чтобы в дом приглашать. Это во-первых. А во-вторых тогда, в тот день, на Раевского и в помине отсутствовали кассеты со свежими бакинскими кадрами. Присутствовали они… в ячейке камеры хранения. Московский вокзал.