Андрей Измайлов - Трюкач

А кадр потому получился эффектным, что, как только «понесла-ась», откуда ни возьмись в кадре взялся господин Ровинский, крошка Цахес, гадкий мальчик. Выперся на площадку, паразит, постоял молча, как бы впитывая информацию, кивнул головенкой (ага! поня-атно!) и прогулочно удалился!

Такую фильму испортил, дурак!

Чего надо-то?! Ты откуда, тут? Кто пустил на площадку?! Ув-волю ассистентов к чертям собачьим!

– Не горячитесь Виктор Алескерович. Я здесь по делам. Нет, не по фильму. – У «Ауры-плюс» есть кой-какой интерес к бакинской нефти. Взаимный интерес. Концерн ЛУКойл. Может быть, слышали? В газетах на глаза не попадалось? А я – полномочный представитель фирмы. Но, согласитесь, не мог не навестить, не поинтересоваться, как у вас дела.

Ломакин не слышал. Ломакину на глаза не попадалось! И пусть гадкий мальчик, в свою очередь, не попадается ему на глаза! Кадр испортил, мудак! Пшел вон, сопляк! На площадке я, Ломакин, – хозяин! Ни слушать, ни видеть тебя не желаю, понял?! Пшел вон! Здесь люди делом заняты!

– Ви-ижу, ви-ижу, каким делом вы тут заняты.

– Что-о?! Ну-ка давай от сюда! Со скоростью света! Помогите юноше, проводите, до машины! – Я сам, Виктор Алескерович, не утруждайтесь.

Но мой вам совет… Придется все-таки выслушать. Вместо того чтобы развлекаться здесь на курортах, вы бы в Петербург поторопились. Я точно не знаю в чем там дело, но, кажется, у «Русского инвалида» крупные финансовые неприятности… Нет, я не в курсе, какие именно. «Русский инвалид» – самостоятельная единица. Наша «Аура-плюс» имеет к вам отношение постольку поскольку. Так, что я – не в курсе. Я, собственно, здесь по делам фирмы. Но счел своим долгом предупредить. Вас в Петербурге с нетерпением ждут. Не знаю, не знаю, Налоговая? Банк опять же каждый день факсы присылает – «Ауре плюс». Почему «Ауре»! Можно бы, кажется, собственным факсом обзавестись, чтобы нас не загружать. Средств у вас, Виктор Алескерович, предостаточно… было.

– Эй! Ровинский! Стой! Стой, сукин сын! Объяснись! Ну-ка, тормозните его!

– Объясняться придется вам, Виктор Алескерович. А я, к сожалению не могу задержаться. Меня ждут. У меня встреча. И… напоследок – вас, тоже ждут. Очень ждут. В Петербурге.

А… А как же «Час червей»?! Еще бы недельку! Еще хотя бы пять дней! Доснять! Закончить! Але! Питер?! Солоненко! Кто это? Это кто? Где Евгений Павлович?!

А вы, простите, кто?

Ломакин! Я из Баку.

Сейчас спрошу… Вы знаете, Евгения Павловича нет. И сегодня уже не будет.

Понятно. Очередная барби, вышколенная «Аурой».

А где Таша-лупоглазка?! Нет Таши-лупоглазки. Не отзывается. На месте ее нет, то есть в «Русском инвалиде».

А что Антонина? У Антонины автоответчик.

Ломакин сказал автоответчику:

– Нин! Здесь у меня ваш гаденыш объявился. Что-то, такое вякнул – я не понял толком. И смылся. Как там дела у… у нас?! Перезвони мне сразу. Я в гостинице. Диктую номер!

Да, он в гостинице. Он настолько плотно занялся «Часом червей», что даже Газанфара не навестил. Иначе потерял бы минимум два дня – кавказское застолье, живи у меня, какое может, быть дело, если ты приехал! Или потеря двух дней, или потеря друга: обидел, навсегда, приехал и за стол не сел, не заночевал, не поговорил. Лучше вовсе не объявляться. Потом как нибудь. Когда потогонка закончится.

А на съемках у Ломакина была потогонка!

И возникает гадкий мальчик: «Ви-ижу, каким делом, вы тут заняты!». У-у, крош-ш-шка! И намекает на нечто непонятное и потому настораживающее. И Слой не отвечает на звонки, вероятно, распорядившись «барби»: «Меня нет, если это Ломакин».

И Антонина все же звонит Ломакину в гостиницу где-то в третьем часу ночи. И тон у нее… нехороший тон: «Ломакин, возвращайся. Подробности поприезде. Все!».

И надо возвращаться. Хотя даже при потогонке – нужно пять съемочных дней, чтобы «Час червей» закончить. Нет, ни дня.

Кончился «Час червей», кончился…

… И отправился в город самый хитрый из разбойников. Побродил по базару, посидел в чайхане, сыграл в нарды, послушал о чем горожане говорят, – сам поспрашивал, но так, чтобы его интерес был незаметен. И говорили горожане о бедном Али-Бабе, который недавно, и внезапно разбогател… И рассказали горожане, где живет Али-Баба. Самый хитрый из разбойников переоделся нищим, постучался в дверь и сказал: «Здесь ли живет бедный Али-Баба, ставший богатым? Подай несчастному нищему, достопочтенный. Если ты разбогател недавно, то должен помнить, как плохо быть бедным. Мне, несчастному нищему, плохо»! И жена Али-Бабы вынесла переодетому разбойнику золотую монету. И хитрый разбойник узнал монету из пещеры с сокровищами. Он долго благодарил и кланялся. А когда жена Али-Бабы ушла в дом, пометил дверь маленьким незаметным крестиком и поспешил к атаману. И сказал ему: «Ночью мы придем к тому, кто подслушал тайну «Сим-сима» и проник в нашу пещеру, похитив честно награбленное нами. Мы придем и не ошибемся дверью, потому что я пометил ее маленьким незаметным крестиком». Но жена Али – Бабы, собравшись на базар за зеленью, зорким женским взглядом обнаружила на двери крестик и пометила таким же крестиком все двери на улице. И когда ночью разбойники пришли в город, самый хитрый из них сказал атаману: «Здесь живет Али-Баба, укравший у нас украденное. Здесь, видишь, крестик!» – «И здесь крестик! И здесь! И здесь тоже!» – сказали разбойники, обойдя все двери. И атаман, вернувшись в пещеру, отрубил голову самому хитрому разбойнику. И решил атаман, что никому нельзя доверить самого простого дела. И хоть в подчинении у него сорок головорезов, но придется все делать самому. Тряхнуть стариной, так сказать…