Андрей Измайлов - Трюкач

Ломакин, возомнивший себя неприступным утесом! Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана. Всего разок и ночевала, Антонина. Назовем: ночевала. Кулуары Дома кино – час, полтора, два… Сколько длилось? Ах, знаете ли, миг! Ах, знаете ли, вечность! Не до глупостей, Ломакин!… И Антонине – отнюдь не до глупостей, однако предупредила и не слукавила.

Так что улетел Ломакин – убедись, Слой, сверив список пассажиров. И дома, на Раевского Ломакина нет – убедись, Слой. Разумеется, не сам. Разумеется нагрянут вдруг очередные гости-беженцы: а ключ он у вас, соседи, не оставлял? а не предупреждал про нас? и записки нет? тогда мы так поживем. Записки не оставлял, вот только телеграмма… живите… что ж. Соседи привыкли: у Ломакина – базар-вокзал…

Был вариант добраться до Пулково на гургеновском вольво. Но Гурген запланированно надирался – куда ему за руль? И Ломакину куда за руль – не в одиночку же Гургену надираться. Так что – такси.

Такси просигналило в срок – четыре сорок пять. Гурген приосанился, изображая собой трезвый и здоровый организм, которому ночная доза нипочем. Выглянули в окно – желтая Волга, такси. Да, вызов Шашечек на дом – услуга дороговатая, зато обоюдная гарантия: таксеру – что не случайный пассажир, способный удавку на шею набросить: пассажиру – что не обчистят до табачных крошек в карманах. Через диспетчера – и адрес вызова, и номер машины, пришедшей по вызову.

Само собой, они полупьяно засуетились, проверяя, все ли взято, ничего ли не забыто. Как водится, в последний момент, билет затерялся и обнаружился у Ломакина. Как водится, Гурген чуть было не отправился с двумя паспортами сразу. Как водится: Записная книжка!… – Вот! У Газика новый адрес, помнишь?! – Я записал! – Покажи! – Вот! Алескерыч, ты только сам про этих… р-ры… литров не забудь! – Не забуду! – Повтори! – Про риэлтеров! – Правильно! Не забудь.

Гурген на излете (или, наоборот, на взлете?!) все норовил достойно завершить жеребячью тему мощной кодой: мол, вот внизу Волга ждет, а у него, у Гургена, у самого вольво есть! Вот ты слушай, Алескерыч! Шведы, между прочим, Отказались у нас Жигули покупать, потому что по-шведски неприлично звучит, а сами нам подсунули ВУЛЬВУ! А японцы вообще обнаглели: получите – мазда!

Да-да-да! Все-все-все! Опоздаешь на самолет.

Они на пьяных преувеличенных цыпочках пробежали через прихожую-зало (не разбудить бы кого! а некого!), повозились над замком (дай я! лучше я!) и по лестнице чуть ли не кубарем. Но на выход – твердо и неторопливо. Незачем таксеру видеть, что оба… того. Во-всяком случае, провожающий был в добром уме и трезвом здравии:

– До Пулково, шеф, верно? ЛОХ 53-55, верно? На, это тебе. Довезешь его, да?

Гурген сказал Поехали! и махнул рукой.

И встать посреди Большой Морской, провожая пристальным взглядом желтую Волгу: ЛОХ 53-55, зафиксировано в памяти.

А когда такси свернуло на Исаакиевскую (далее, наверно, по Майорова), пропало из поля зрения, он все же почти совершил, глупость. Извинительную. Он позвонил. Интимные двусмысленности, двусмысленные интимности всю ночь. НЕГДЕ. Теперь есть где. Он остался и ощутил себя – один. Посреди пустого, белесого, летнего Питера. Справа – его (теперь, на неделю, его) подъезд, слева – изъеденные каменной проказой кариатиды Дома композиторов, чуть за спиной и тоже слева – бывший дом Набокова. И – телефон-автомат.

Он позвонил. Пять утра. С невольным злорадством подумал: А-а-а, то-то! Мне звонят – и черточки на АОНе! Ну и у тебя черточки будут! Ни хрена не вычислите, откуда и где я!… И тут же сказал:

– Нин! Я. Я здесь… – Задремавший инстинкт самосохранения вдруг подскочил и спросонок взревел: цыц! – Я пока здесь. Я улетаю через два часа. Если не получится, то в четырнадцать – у Невского простора. Важно. Все.

Угрызений совести по поводу раннего трезвона не возникло. Антонину он так и так не разбудил: на ночь у нее включался автоответчик, звук не транслировал, но записывал. Удобно. Проснувшись – проверяешь, не беспокоил ли кто-либо важный-незаменимый среди ночи: Хабаровск, Ташкент, Бишкек, Крыжопль, Нью- Иорк. Часовые пояса. У вас ночь? А у нас разгар рабочего дня. Примите факс. Принимаем – стартуем на автомате.

У Антонины автоответчик и факс на дому. Важная птица. Бухгалтер фирмы. Наша фирма производит хорошее впечатление… Антонина сама по себе производит хорошее впечатление…

… А он, Ломакин, теперь произвел самое плохое впечатление на Антонину. Назначил встречу и не явился. Впрочем, предупредил: улетаю. ЕСЛИ НЕ ПОЛУЧИТСЯ, встречаемся. Так что он улетел. И для Антонины тоже, ищи-свищи ее. Она явилась на встречу. Значит, для нее это важно. Минимум, небезразлично. Она явилась одна, без сопровождения из «Ауры плюс». Значит, это важно для нее как для Антонины, а не как для сотрудницы-подельницы фирмы Слоя-Солоненко. Потенциальный и полезный союзник. В худшем случае – нейтрал. Упустил Ломакин, упустил… Сначала угробил полдня на возню с достоевщиной. Потом к означенному сроку не оказался у набоковского дома. Да, но и не подстраховаться было нельзя. Впрочем, что уж теперь, задним числом. Даже если Антонина в связке со Слоем, теперь и тот окончательно уверится – Ломакина в городе нет. Засуетился Ломакин, за соломинки стал хвататься! Соломинка-Антонина, потенциальный и полезный союзник. Иначе зачем бы встречу обозначать?! Соломинка-Кабанов, рупор гласности. Иначе зачем бы – у Невского простора?! Не затем же, что аккурат напротив – почти идеальный наблюдательный пункт, конспиративная обитель. Ломакин ведь простодушный, Ломакин никак не коварный, Ломакин завсегда с открытым забралом норовит!