Андрей Измайлов - Трюкач

Спецснаряжение у каскадеров своеобычное. Когда в злополучном сентябре на фестивале в Тулузе наши готовились представить свою трюковую пятиминутку, австралийцы прониклись симпатией, открыли фургон, забитый спецснаряжением: Можете пользоваться, парни!. Ломакин ответно распахнул личный чемоданчик, а там перчатки, плоскогубцы, кувалда и шлем: Тоже можете пользоваться, парни… Нет, эти русские – самоубийцы!

Без страховки – страшно. Со страховкой тоже… не беспечно. Обувные коробки – разумная и достаточная страховка? Леша Гарин, сиганув со стрелы башенного крана тогда же в Тулузе, на собственном печальном примере показал – неразумная и недостаточная. Нет, эти русские – самоубийцы!

А бледная спирохета Тим вьется вокруг и норовит без мыла влезть в душу. Иди отсюда, мальчик, мешаешь. Иди, делай уроки. Иди, займись чем-нибудь. А то противно, как волос в супе.

Неизбежное зло пристебай Слоя-Солоненко. Может дальний родственник, взятый из милости? Мальчик из провинции, нельзя ли его к делу пристроить, хоть на побегушках. Дальних родственников не выбирают, Их терпят. А Ломакин партнерствует с господином Солоненко – и терпи, даже когда невтерпеж.

Провинция у мальчика странноватая: Вот в Гетеборге на местных авиалиниях специально выделяется агент для безопасности. В форме, с оружием. Почему у нас так не сделать? Вот в Гетеборге на взлетную полосу нельзя автобусом попасть, только по специальным рукавам. Почему нам опыт не перенять?. Иди отсюда, мальчик! Мы про другое снимаем. Мы снимаем про нас и про абсолютно противоположное! Он понимает, но, если вдуматься, это ведь так просто…

Неизбежное зло. И Ломакин не избежал. Пробил его час. Час бубны. Долг. Расхожая криминальная формулировочка: Если долги не отдаются, они получаются. Кудимовский сынок приказал долго жить. У Ломакина нет детей. Ценный груз Костанды накрылся таможней. У Ломакина иных, кроме груза прожитых лет, ценностей нет. Гавриш – выбивают бубну. Ломакин сам вломит кому угодно. Тогда вот тебе, герой, твой долг – и мы тебя отпускаем, как бубна. Твой ведь долг, ты ведь должен? Вроде бы я. Ну?! Однако, Палыч! Однако, господин Солоненко! Ты же сам мне советовал, я же с тобой советовался! Н-не помню. Не было. Вот с господином Ровинским мы советовались, помню. Как раз по поводу ИЧП «Русский инвалид». И пришли к единому мнению… С кем, с ним?! Он же придурок, Палыч! Иди отсюда, мальчик, – взрослым дядям нужно побеседовать наедине. Это не мальчик, господин Ломакин, это, если можно так выразиться, мой консильоре, хо-хо, ближайший помощник-советник, и НАМ всем вместе стоит крепко подумать, как ВАМ, господин Ломакин, найти выход из положения, куда вы сами себя загнали. Или попытаетесь в одиночку?… А почему вы, господин Ломакин, к Евгению Павловичу на ты обращаетесь, он же старше вас?

Убогий-убогий – и вот те на! Крошка Цахес. Самоутверждение через уничижение-уничтожение не себе подобных.

И даже солидарность по национальному признаку- пустой звук. Гавриш опять же. А консильоре Слоя – Ровинский. И что? Гавриш – чистоплюй, не желает производить журнальчики? (Хм-хм, весьма занимательные журнальчики, в сравнении с которыми скандальное Еще – целомудренное Ни-ни). А почему не желает? У нас и лицензия есть-получена. A-а, чистоплюй? Всего-то! Отплюешься желчью отблюешься, кровью отхаркаешься. Не сразу, не сразу. Полгода отпускается на мягкую манеру в амплуа побегунчика-онаниста…

Так вот полгода назад Тим ссадил Ломакина здесь. Мог бы и до Каменного острова довезти невелик крюк. Может, и невелик, но Тимофею Ровинскому нужно здесь. А ты, герой экрана, топай-топай! Дурновоспитанный мальчик, злой мальчик Тим.

… Где-то во внутреннем дворе, в одном из подвалов – Арон Самойлович Гавриш. Вы не подскажете Петроглиф? А что это? Они книгами занимаются… Пожимание плечами. Вон там вроде склад, но насчет книг… Пожимание плечами.

Да, склад. Мужики, не Петроглиф? Нет. Погрузка коробок Мальборо, Херши. Не маячь, отойди, гуляй-гуляй парень.

А где тут еще склад или что-то похожее? Хрен знает! В любом подвале. Э! Сказали, отойди, не понял?!

Маячить действительно не следует. Ломакин сделал неторопливый круг, еще один, высматривая мелочи, указующие: здесь занимаются книгами. Дворники самоуничтожились как класс – культурный слой во дворах растет, как на дрожжах. И воняет, как на дрожжах. На дрожжах и воняет. Книжный мусор – не бананово-ананасные ошметки, по запаху не обнаружить. Однако он специфичен – мягкий картон развалившихся упаковок, хранящие квадратную форму синтетические кольца шпагата… Не было. Ничего подобного. И неоткуда взяться – три стотысячника зависли в типографии, давненько Гавришу не доводилось перегружать тиражи на склад Петроглифа. И не доведется впредь.