Андрей Измайлов - Трюкач

Крим-экспресс. Кабанов:

«… очередная разборка… зверское… участились… кавказской национальности… Раевского… обнаружены… хозяин квартиры… заканчивая съемки… не установлены…».

Он боковым зрением уловил чью-то тень сбоку. Сунул газету под мышку. Будто его могли сграбастать за чтение газеты! Рефлекс! Что читаешь? Вот это вот? Пройдемте!

– Долговечный! Сигаретой угостишь, долговечный? – сказала цыганка.

– Не курю! – сказал Ломакин.

– Я тоже не курю, долговечный. Просто на одно слово тебя хотела, долговечный. Хочешь, я тебе кое- что скажу?

– Хочешь, Я тебе кое-что скажу?! Н-н-нага-даю! – Ломакин послал цыганке взгляд.

Что-что, а во взглядах цыганки толк знают. Она упорхнула от «долговечного», будто унесенная ветром.

Ломакин вернулся к «вольво». Сел. Внимательно, не впопыхах, чуть не по слогам прочел «крим-экспресс». Посидел. Утихомирил газированные пузырьки эмоций. Набрал номер.

– Кабан? Спишь?

– Нет. Трахаюсь. Ломакин, ты?! Ты откуда?

– Из Баку.

– Ага! Я и гляжу – черт-те что высвечивается! Старикан! Тут у нас дела! Хорошо, что ты в Баку. Я так и думал. Так и сказал. Старикан, тобой очень серьезные люди интересуются. Не по телефону, понял? Старикан, ты, конечно, крутой у нас, но ты бы так не шутил.

– Как – так?

– Старикан, я не знаю. Говорю тебе, серьезные люди интересуются. Ты меня ПОНИМАЕШЬ?

– Не совсем. Какие люди?

– СЕРЬЕЗНЫЕ. Они со мной сегодня говорили, спрашивали.

– А ты?

– Я сказал: он, кажется, в Баку, на съемках. Я же не знаю. Я же ТОЧНО не знаю. А этим людям врать нельзя, старикан. Ты меня понимаешь?

– Нет. Что за люди, Кабан? Что ты им еще сказал?

– Ничего. Ничего, старикан. Они спросили, где ты можешь быть. Говорю: понятия не имею, в Баку… А если не в Баку? Говорю: что я, его под кроватью прятать буду, сами смотрите! Ну… назвал для отмазки пару человек.

– Кого?!

– Да брось, старикан. Они мне верят, я сказал: ты в Баку. Какие проблемы!

– Кого?!

– Да Катьку твою. И этого… у тебя друган такой… черный. Пурген. Помнишь, ты нас знакомил? Еще пили вместе – в журдоме. Слушай, какая разница!

– Зачем? Зачем назвал?

– Все херня, старикан. Все херня, кроме пчел, и пчелы тоже херня. Как там в Баку? Жарко?

– Жарко. Кабан, а почему эти… серьезные люди у ТЕБЯ спрашивали? Про меня. Почему?

– Старикан! Ты знаешь, что у тебя на квартире – три жмурика? Я сводку смотрю: адрес знакомый! Я сразу туда. Точно! У тебя. Это хорошо, что ты в Баку. Ты в Баку, старикан?

– Сомневаешься? Я спросил: почему эти… серьезные люди у тебя спрашивали? Серьезные люди – кто? Менты?

– Брось, старикан! Менты – это несерьезно. Старикан, ты бы отдал им то, что им нужно. Они все равно возьмут.

– Что именно?

– Пленки какие-то. Они на меня-то как вышли? Мы же с тобой сценарий делали? Вот они и вышли. Говорят, ничего он у тебя не оставлял? Ничего. Им лучше не врать, а я и не соврал. Говорят, а у кого он еще может быть или вещи оставить? Ну, я для отмазки назвал пару человек. Херня все, старикан. Если понятия знать, всегда поладить можно. Кого ты там, кстати, в квартире оставил? Стой, я тебе сейчас зачитаю, рассказывать дольше… – и Кабанов зачитал свою собственную цидулю из газеты, той же, что лежала перед Ломакиным на коленях. Только разок запнулся, пропустив фразу: «Бывшему каскадеру и несостоявшемуся режиссеру, скорее всего, так и не удастся теперь закончить фильм, на съемки которого уже ушло по меньшей мере полмиллиарда». – Ну? Что молчишь?

– А что бы ты хотел, чтобы я сказал?

– Старикан, мы, кажется, друг друга не понял. Или ты меня не понял. Да! А ты почему мне позвонил?

– С-с-скучаю! – Ломакин дал отбой.

Знай он, что на Кабана выходили и вышли «серьезные люди», – не стал бы звонить. Позвонил – значит, жив. Хотя взрыв в метро, унесший жизнь «Ломакина», – еще позавчера. Вот ч-черт! Проявился после смерти! Кому проявился? Кабану! То ли обличителю, то ли воспевателю «серьезных людей». Где та грань? Вот она, грань. На Гургена, в комнату на Большой Морской, «серьезных людей» навел Кабан. Так, походя, для отмазки, все херня, кроме пчел. Пули, кстати сказать, жужжат мимо уха как раз пчелами. А Ломакин-то в глубине души, на самом дне души все же хранил шанс – если что, все-таки обратиться к Кабану. Не за помощью, но так – «Три дня Конторы», знаете ли. «Дело о великанах», знаете ли. Пресса…

Теперь же сиди и гадай-выгадывай, начнет ли тут же обличитель-воспеватель названивать «серьезным людям»: вы спрашивали давеча, так вот только что как раз звонил…