Майкл Корита - Зависть ночи

— Знаешь, сынок, какой только дрянью мне не приходится заниматься на моей нынешней службе, да и в армии тоже приходилось.

Фрэнк решил было, что отец говорит о бумажной работе. Но нет, речь шла не о ней.

— Мы гоняемся за всякими мерзкими ублюдками. За людьми, которые крадут, насилуют, убивают — чего только не делают. Некоторые из них попадают в тюрьму. Но многие, сыграв на каких-нибудь формальностях, возвращаются на улицы городов и снова берутся за старое. Есть такие, кого система не может и пальцем тронуть, хоть они не стоят даже воздуха, которым дышат. И существует естественный способ решения этой проблемы.

Естественный способ. Так отец называл убийство.

Фрэнк спросил, какое отношение это имеет к армии.

— А там то же самое. Существует система — правительство, генералы и все прочее, — и предполагается, что она будет сохранять мир, не производя ни единого выстрела. А она это сделать не может, потому что в мире есть дурные люди, сынок, и они совершают и будут совершать дурные дела. В результате возникает спрос на тех, кто умеет обращаться с оружием. На людей вроде меня, твоего деда и тебя.

От новости, что и он официально включен в этот список, у Фрэнка слегка закружилась голова, — то была высокая честь, тронувшая четырнадцатилетнего мальчишку до глубины души.

Несколько лет спустя, когда тело отца уже покоилось в земле, а его фотографиями были заполнены первые страницы газет, до Фрэнка начала доходить печальная правда относительно этого и подобных ему разговоров: отец искал для себя разумные оправдания. Однако он верил в то, что говорил, и Фрэнк чувствовал, что в этих словах есть доля правды. Да, правды. Потому что отец, дурным он был человеком или не дурным, умер, а Девин Маттесон, человек, вне всяких сомнений, дурной, сохранил жизнь и свободу. Заключил сделку, сдал отца Фрэнка и преспокойно ушел.

В памяти Фрэнка застрял и еще один подвальный разговор. Фрэнк отрабатывал тогда удары локтем — отец требовал, чтобы они наносились быстрее и с большей силой. Как он узнал впоследствии, отец ровно за неделю до этого дня убил двух человек, отомстив тем самым за смерть Дэна Маттесона. И теперь он, смерив сына критическим взглядом, сказал:

— Знаешь, Фрэнк, рано или поздно кто-нибудь меня да уложит.

Фрэнк, решив, что отец шутит, ответил:

— Это невозможно, тебя никто не превзойдет.

— Да нет, возможно и вероятно, когда-нибудь так и будет. Допустим, ты узнаешь, кто это сделал. Как ты тогда поступишь?

Фрэнк не ответил.

— Фрэнк? Как ты поступишь?

— Убью его. Найду и убью.

Во взгляде отца появилось чувство удовлетворения. Он кивнул и сказал:

— Ты дьявольски прав, Фрэнк. Молодец.

В годы, последовавшие за его смертью, многие жалели Фрэнка — кто искренне, кто притворно. Иногда жалость просто читалась в глазах людей. «Бедный мальчик. Представляете, иметь отцом такое чудовище». Вся сложность состояла, однако, в том, что отцом-то он был хорошим. Да, убийца, да, бравший за убийства деньги, но все это не могло отменить семнадцать лет отцовской любви. Отец всегда оставался скорым на шутку и на доброе слово, всегда помогал людям.

— С возвращением.

Слова эти прозвучали прямо у него за спиной, и Фрэнк стремительно обернулся:

— Дядя Эзра?

Старик выступил из темноты, протянул руку:

— Рад видеть тебя, Фрэнк.

Фрэнк вскочил, пожал руку.

— Ты что же, окончательно перешел на пеший ход? — спросил Фрэнк, поведя рукой в сторону темного леса.

Эзра опустился на пенек.

— Хорошая ночь для прогулки. Как коттедж, в порядке?

— Конечно, — тоже садясь, ответил Фрэнк.

— Ты хочешь, чтобы костер погас?

Костер и вправду мог того и гляди погаснуть, а увлекшийся пивом и воспоминаниями Фрэнк этого не заметил.

— Э-э, нет. Просто я…

Эзра опустился на колени, поворошил угли, уложил на них несколько свежих поленьев и вернулся на пенек. Фрэнк смотрел на огонь, Эзра сидел бочком к костру. «Он старается сохранить ночное зрение», — пояснил однажды отец.

— Лодка в эллинге. Мотор я перенес в дом, — сказал Эзра.

— Я видел. Спасибо.

После этого наступило молчание, только трескались и шипели поленья. В детские годы Фрэнка тут во множестве водились гагары, однако этой ночью он ни одного их крика не слышал.

— Я получил твое сообщение, — сказал наконец Фрэнк.

— Похоже, я ошибся. Его здесь нет.

— Девина?

— Ну да, Девина. Его нет здесь, Фрэнк.

— Но есть кто-то другой?

— Да.

— Кто?

Эзра поколебался.