Майкл Корита - Зависть ночи

Войдя в бар, Эзра уселся на пустой табурет, стоявший у самого конца стойки, и перед ним тут же появилась стопочка кентуккийского бурбона и стакан ледяной воды.

— Хорошо, что ты заехал, — сказала ему Кэролин, барменша. — Дуайт Симонтон говорит, в домике Темпла жилец объявился. Разжег костерок и сидит перед ним.

— Говорит-то он правильно, да с местом напутал. Жильцы появились на острове.

Кэролин покачала головой:

— Дуайт говорил о коттедже Темпла.

Эзра нахмурился:

— Я только что оттуда. Дуайт, наверное, ошибся.

— Да брось ты, — сказала Кэролин. — С того времени, как этот псих покончил с собой, дом Темпла знают все, кто живет у озера. Дуайт сказал, что перед ним горит костер. По-твоему, Дуайт мог перепутать костер на озере с тем, что горит в двух милях от него, на берегу?

Она была права. Симонтон так ошибиться не мог.

— А ты не думаешь, — Кэролин облокотилась на стойку и наклонилась к Эзре, — что это сынок объявился?

Разумеется, сынок получил сообщение Эзры и приехал, однако подтверждать ее догадку Эзра не стал, просто пожал плечами.

Он допил виски, бросил на стойку деньги и направился к дверям. Вышел под ночное небо, которое теперь, казалось ему, дышит опасностью. Сначала появились приехавшие на «лексусе» красивая женщина и ее спутник. Потом — машина в лесу. А теперь кто-то еще, скорее всего сын Темпла — в приозерном доме. Слишком много людей собралось у озера.

Письмо находилось на всегдашнем своем месте — висело в рамке на стене, рядом с медалью «Серебряная Звезда». Фрэнк, открыв первую бутылку пива, прочитал его с начала и до конца, до подписи президента Гарри С.Трумена.

Благодарной памяти майора Фрэнка Темпла, павшего, служа своей стране, в ходе военной операции в Корее 22 августа 1950 года. Он стоит в нерушимом ряду патриотов, принявших смерть ради того, чтобы могла жить и разрастаться, сея свои благодеяния, свобода. Свобода живет, и в ней живет он, посрамляя своим подвигом деяния многих.

Письмо это висело над детской кроваткой отца и было единственной ниточкой, которая связывала Фрэнка Темпла II с солдатом, погибшим в Корее. На родине у него осталась жена, уже шесть месяцев носившая под сердцем сына. Фрэнк Темпл II вырос, не зная отца, но зная многое о своем наследии — имя, которое он носил, было именем героя. В день высадки в Нормандии, на берегу, увидевшем немало подвигов, Фрэнк Темпл Первый поднялся со своими рейнджерами под градом немецких пуль на неприступные скалы Пуан-дю-Ок.

Повторить такой подвиг трудно, однако Фрэнку Темплу II это удалось. У него была своя война, вьетнамская, во время которой он служил в специальной части, настолько засекреченной и столь прославившейся, что споры о ней не прекратились и десятилетия спустя. Темпл II получил такую же, как его отец, «Серебряную Звезду» и «Пурпурное Сердце», а вернувшись домой, стал федеральным маршалом.

«У тебя есть с кого брать пример». Для Фрэнка это было повседневным заклинанием, повторявшимся с такой же частотой, с какой другие произносят «С добрым утром».

И главное — Фрэнк всегда верил ему. Верил отцу. Все, что тот говорил сыну о чести и храбрости, было священным. До того дня, когда отец — через три месяца после окончания Фрэнком школы — покончил с собой, после чего в доме появились агенты ФБР.

И теперь, сидя у костра, Фрэнк гадал: если бы отца так и не разоблачили, сидели бы они сейчас здесь, попивая пиво и обмениваясь анекдотами, сохранил ли бы он, Фрэнк, твердую веру в человека, сидящего по другую сторону костра? Или, поумнев с годами, узрел бы ложь в отцовских словах и зло в глазах?

Сегодня он гордился бы мной, думал Фрэнк. Тем, как я врезал тому типу торцовым ключом. Он рассмеялся бы, услышав мой рассказ, а после, подняв бутылку пива, выпил бы за мое возвращение домой. Это был их дом, место, воспоминаниями о котором Фрэнк мог делиться только с отцом, чужие здесь не появлялись. И если это место не заставит его оплакать отца, никакому другому месту это уж точно не удастся.

Оплакивать отца он не станет, но убить за него, если Девин и вправду вернется, убьет…

Фрэнк вспомнил день, когда отец впервые заговорил с ним, четырнадцатилетним, об оправданном убийстве. Они находились в подвале дома, в спортивном зале, работали — Фрэнк нападал на отца, тот блокировал удары сына. И если Фрэнку удавалось время от времени пробить его оборону, отец светился от счастья.

Когда они закончили и, тяжело дыша, уселись на пол, прислонившись спинами к стене, отец сказал: