Томас Гиффорд - Ассасины

— Но зачем он был нужен нацистам? — спросил я. — Ведь они и без него могли забрать все, что хотели.

— Да, — кивнула она, — но не забывайте о Церкви. Церковь тоже хотела заполучить свою долю... в обмен на сотрудничество с нацистами.

— И к чему же сводилось это так называемое сотрудничество?

Она покачала головой.

— Во время войны?... Кто знает.

— Но все остальное, что вы рассказали, как-то подтверждается фактами?

— Рассуждаете, как типичный адвокат! Меня тогда вообще на свете не было. Однако, я уверена, все обстояло именно так. — В голосе ее звучало легкое раздражение. — Это и мучило потом отца все годы... Да, так оно и было.

— И все же, откуда такая уверенность?

— Да из-за того, что случилось потом! Потому что я видела, через что пришлось пройти моему отцу. Я пыталась выбросить все это из головы, но потом пришла ваша сестра, а теперь — вы, и все снова ожило. Я стыжусь того, что делал мой отец...

— Погодите, Габи. Церковь и нацисты сливались в любовном экстазе во время войны, это, конечно, не слишком привлекательное зрелище, но ведь и не бог весть какая новость. Вообще далеко не всеми поступками Церкви во время войны следует гордиться. Однако не стоит так уж упрекать отца. Он попал в эту передрягу не по доброй воле, он был, как мне кажется, лишь промежуточным звеном, посредником, передававшим похищенные нацистами произведения искусства Церкви. Тогда шла война, Габи, не забывайте, как знать, какое на него оказывалось давление... Он был совсем еще молодым человеком и шел по стопам своего отца.

Сам про себя я думал: что же это могло быть? Что удалось обнаружить Вэл? Все это теперь в далеком прошлом. Кому сейчас есть до этого дело? Кому могут повредить обвинения в деяниях сорокалетней давности?

— Но война кончилась, а все это не прекратилось, — сказала она. — В том-то и дело! Это и есть самое худшее. Отец стал их человеком! Это они помогли ему открыть галереи в Каире и Александрии после войны, чтобы он продолжил тайно переправлять краденые произведения искусства. Они организовали весь этот бизнес!

— Кто «они», Габи? Война давно закончилась...

— Господи, до чего ж вы наивные люди, американцы! Мы же совсем другие. Мы просто не можем позволить себе такой роскоши, открытого и честного взгляда на мир, особенно когда немцы с сомнительным прошлым начали прибывать в Каир. Богатые, влиятельные, они стали помощниками и советчиками нашему правительству. Нацисты, Бен, самые настоящие нацисты, они награбили сокровищ на миллионы и миллиарды долларов. И это не только картины и скульптуры, это еще и золото, драгоценности, камни неслыханной величины и прочие ценности. Там все это богатство было им бесполезно. Куда сунешься с такими сокровищами? Можно и засветиться. Им надо было превратить награбленное в деньги. Оставшиеся в живых нацисты разбрелись по всему миру. Они в легионе «Кондор» в Мадриде, многие эсэсовцы перебрались из Европы в Африку, в Египет, в Южную Америку, в ваши драгоценные и демократичные Штаты. Вся эта старая гвардия, мечтающая о Четвертом рейхе, это были не только Менгеле, Барбье и Борман, их были сотни и тысячи людей, настоящих имен которых мы так никогда и не узнаем. И всем им были нужны деньги. И один из способов получения этих денег — продажа предметов искусства и драгоценностей А деньги помогают наладить свой бизнес, сделать инвестиции. Но надежного покупателя на все эти вещи отыскать не так-то просто. Ведь потом они могли стать предметом шантажа, неужели не ясно?

— Так вы хотите сказать, они продавали все эти предметы Церкви? И обустраивались потом на ее деньги, так?...

— Выжившие нацисты взяли Церковь за горло. Или покупайте все наши вещи, или... — Она выжидательно уставилась на меня, хотела понять, дошло или нет.

— Или вы покупаете, или же мы растрезвоним на весь свет, как снабжали вас похищенными во время войны сокровищами, верно? Это и есть самый настоящий шантаж, к тому же они передавали Церкви за деньги настоящие сокровища. — Я вздохнул и осторожно откинулся на спинку низенького дивана. — Черт побери! Получается, что Церковь заключила пакт с дьяволом!...

— Ну, я бы назвала это более деликатно, сохранением хрупкого равновесия сил, — заметила она. — Церковь тоже вовсе не так уж беспомощна, может открыть миру места, где скрываются военные преступники. Так что и бывшие нацисты тоже побаиваются Церкви. Этот пакт держится на страхе. И мой бедный отец оказался между молотом и наковальней... но при том и он тоже внакладе не остался. Разбогател на грешных своих делах. Я самого механизма не знаю, но думаю, они использовали отца для продажи, покупки, контрабандных вывозов из Европы и последующей передачи произведений искусства Церкви. И он обеспечивал выплаты нацистам...