Тесс Герритсен - Ученик

О'Доннелл перешла сразу к делу и обратилась к Риццоли:

— Вы сказали, это касается Уоррена Хойта.

— Вы переписывались с ним.

— Да. Разве это противозаконно?

— Каков был характер вашей переписки?

— Раз уж вам известно о ней, то, я полагаю, вы читали письма.

— Каков был характер вашей переписки? — Риццоли невозмутимо повторила вопрос.

О'Доннелл на мгновение уставилась на нее, словно оценивая противника. Она уже поняла, что Риццоли противник, и повела себя соответствующим образом, настроившись на оборону.

— Для начала я должна задать вам вопрос, детектив, — парировала О'Доннелл. — С чего вдруг моя переписка с мистером Хойтом заинтересовала полицию?

— Вам известно, что он бежал из тюрьмы?

— Да, конечно. Это передавали в выпуске новостей. И потом, полиция штата связывалась со мной на предмет того, не пытался ли он искать встречи со мной. Они опрашивали всех, кто переписывался с Уорреном.

Уоррен. Выходит, они называли друг друга по имени.

Риццоли открыла большой почтовый конверт, который принесла с собой, достала оттуда застегнутый на молнию пластиковый мешок с тремя поляроидными снимками и протянула его О'Доннелл.

— Вы посылали эти фотографии мистеру Хойту?

О'Доннелл едва взглянула на снимки.

— Нет. А почему вы спрашиваете?

— Вы ведь их даже не разглядели.

— В этом нет необходимости. Я никогда не посылала мистеру Хойту никаких фотографий.

— Они были обнаружены в его камере. В конверте с вашим обратным адресом.

— Должно быть, он использовал мой конверт для хранения фотографий. — Она вернула снимки Риццоли.

— А что именно посылали ему вы?

— Письма, документы, которые он должен был подписать и вернуть.

— Что за документы?

— Его школьная характеристика, выписка из педиатрической истории болезни. Мне важна любая информация, которая помогла бы осмыслить его личность.

— И сколько раз вы ему писали?

— Кажется, четыре-пять раз.

— И он ответил?

— Да. Я подшила его письма в дело. Можете взять копии.

— Он не пытался связаться с вами после побега?

— Неужели вы всерьез полагаете, что я бы призналась в этом властям?

— Не знаю, доктор О'Доннелл. Я не знаю характера ваших отношений с мистером Хойтом.

— Это была переписка. Никаких отношений не было.

— И все-таки вы писали ему. Четыре или пять раз.

— Я еще и ездила к нему. Интервью записано на видеопленку, можете взглянуть.

— Почему вы решили взять у него интервью?

— Ему есть что рассказать. У него есть чему поучиться всем нам.

— Например, тому, как кромсать женские тела? — Слова сорвались с губ, прежде чем Риццоли успела подумать. Ее горечь устала биться о броню равнодушия этой женщины.

Даже не дрогнув, О'Доннелл ответила:

— Как служитель закона вы видите лишь конечный результат: жестокость, насилие — ужасные преступления, которые являются естественным результатом пережитых этими людьми страданий.

— А что видите вы?

— То, что этому предшествовало. Историю их жизни.

— Сейчас вы станете убеждать меня в том, что во всем виновато тяжелое детство.

— А что вы знаете о детстве Уоррена?

Риццоли почувствовала, как у нее поднялось кровяное давление. У нее не было ни малейшего желания копаться в истоках навязчивых идей Хойта.

— Его жертвам было наплевать на его детство. Так же, как и мне.

— Но вы о нем знаете?

— Насколько мне известно, оно было абсолютно нормальным. Во всяком случае гораздо лучше, чем у многих других мужчин, которые не вспарывают женщинам животы.

— Нормальным. — Казалось, О'Доннелл находила это слово забавным. Она перевела взгляд на Дина, причем впервые за все время разговора. — Агент Дин, почему бы вам не поделиться с нами своим определением «нормального»?

В глазах обоих промелькнула враждебная искорка — эхо давних споров, так до конца и не разрешенных. Но, какие бы эмоции Дин сейчас ни испытывал, это ничуть не отразилось на его интонации. Совершенно спокойно он ответил:

— Детектив Риццоли задает вопросы. Я советую вам отвечать на них, доктор.

Риццоли удивило, что до сих пор он не взял бразды правления в свои руки. Дин всегда казался ей человеком, привыкшим контролировать любую ситуацию, а сегодня он явно уступил ей ведущую роль, а сам предпочел остаться наблюдателем.

Она позволила эмоциям внести некоторую сумятицу в разговор. Теперь пришло время продемонстрировать свою силу, а для этого нужно было взять себя в руки, действовать четко и методично.