Тесс Герритсен - Хирург

Аппараты гудят и журчат, исполняя свою нескончаемую колыбельную.

Я подхожу к компьютеру и вызываю список пациентов пятого западного корпуса. В этом корпусе двадцать палат, которые располагаются в форме буквы Н, а рабочее место медсестры находится как раз в поперечине. Я просматриваю список пациентов -всего их тридцать три, — обращая внимание на возраст и диагноз. Останавливаюсь на двенадцатом имени, пациенте из палаты 521.

«Герман Гвадовски, 69 лет. Лечащий врач: доктор Кэтрин Корделл. Диагноз: экстренная лапаротомия вследствие множественной травмы брюшной полости».

Палата 521 находится в коридоре, параллельном палате Нины Пейтон. Оттуда палата Нины не просматривается.

Я щелкаю мышью по строчке «господин Гвадовски» и получаю доступ к результатам его анализов. Он находится в больнице вот уже две недели, и практически ежедневно у него берут анализы. Я представляю себе его руки с исколотыми венами, покрытые синяками. По результатам его анализа на сахар я вижу, что он диабетик. Высокий уровень лейкоцитов указывает на наличие какой-то инфекции. Я замечаю, что в его ране на ноге начинает развиваться некроз, что характерно для диабета, при котором нарушается процесс кровообращения в конечностях.

Я сосредоточиваюсь на электролитах. Уровень калия устойчиво повышается: 4,5 две недели назад, 4,8 на прошлой неделе, 5,1 вчера. Он стар, и его разрушенные диабетом почки ежедневно выделяют токсины, которые накапливаются в крови. К таким токсинам относится и калий.

Очень скоро он перешагнет предельно допустимый рубеж.

Я никогда не видел этого господина Германа Гвадовски — по крайней мере, в лицо. Я подхожу к пробиркам с кровью и смотрю на этикетки. Лоток как раз из пятого корпуса, восточного и западного крыла, и в лунках стоят двадцать четыре пробирки. Я нахожу пробирку с красной пробкой из палаты 521. Это кровь господина Гвадовски.

Я вытаскиваю пробирку и изучаю ее, поворачивая на свет. Кровь не свернулась, и жидкость выглядит темной и противной, как будто ее качали вовсе не из вены господина Гвадовски, а из затхлого колодца. Я открываю пробирку и принюхиваюсь к ее содержимому. Я чувствую запах стариковской мочи, тошнотворную сладость инфекции. Я улавливаю запах тела, тронутого тленом, пусть даже мозг его продолжает отрицать, будто оболочка умирает.

Вот так я знакомлюсь с господином Гвадовски.

Дружба будет недолгой.

* * *

Анджела Роббинс, будучи добросовестной медсестрой, была крайне возмущена тем, что десятичасовая доза антибиотиков для Германа Гвадовски до сих пор не доставлена. Она подошла к дежурному администратору пятого западного корпуса и сказала:

— Я жду внутривенные препараты для Гвадовски. Вы не могли бы еще раз позвонить в аптеку?

— А вы проверяли доставку? Она была в девять.

— Там ничего не было для Гвадовски. Ему нужно срочно делать инъекцию зосина.

— О, я вспомнила. — Администратор встала из-за стола и подошла к ящику, стоявшему на другом прилавке. — Недавно принесли из четвертого западного корпуса.

— Из четвертого?

— Да, лекарства по ошибке доставили на другой этаж. — Администратор сверилась с табличкой. — Гвадовски, палата пять-двад-цать-один-А.

— Все правильно, — сказала Анджела, забирая пакет с лекарствами. По пути в палату она еще раз прочитала этикетку, проверив имя пациента, лечащего врача и дозу зосина, которую добавили к солевому раствору. Все оказалось правильным. Восемнадцать лет назад, когда Анджела только начинала работать в больнице, дежурная медсестра могла сама прийти в аптеку, взять пакетик с внутривенным лекарством и добавить его к выписанным препаратам. Из-за неоднократных ошибок, допущенных невнимательными медсестрами, и последовавших за ними судебных процессов порядок выдачи лекарств изменился. Теперь даже обыкновенная емкость, содержащая солевой раствор с добавлением калия, должна была пройти через больничную аптеку. Это был очередной узел и без того сложной механики здравоохранения, и Анджела в глубине души возмущалась таким порядком. Усложнение процедуры выдачи лекарств повлекло за собой опоздание более чем на час в доставке жизненно важного препарата.

Она подвесила к капельнице свежую емкость. Все это время Гвадовски лежал, не двигаясь. Вот уже две недели он находился в коме и уже источал запах скорой смерти. Анджела слишком давно работала медсестрой и научилась распознавать этот запах, который, как и кислый запах пота, был прелюдией к финалу. Всякий раз, улавливая его, она тихонько бормотала: «Этот не выживет». То же самое она подумала и сейчас, включая капельницу и проверяя жизненные показатели пациента: «Этот не выживет». И все равно она выполняла свои обязанности так же старательно, как и в отношении любого другого пациента.