Брайан Форбс - Порочные игры

— Вы видели фейерверк ночью? Я сперва подумал, что палят из орудий.

— Да? Значит, вы здесь впервые, — сказал он тоном, не располагавшим к дальнейшему разговору. — Простите, я должен найти своих ребят и ехать в аэропорт.

— А меня не подбросите? — спросил я, моментально сообразив, что это отличный шанс улизнуть от возможных преследователей. — Я должен срочно попасть на самолет.

Он в первый раз на меня посмотрел.

— Боюсь, что не получится.

— Прямо не знаю, что делать.

— Вы не из Би-би-си?

— Нет, я вообще не журналист. Выручите, а?

— О’кей, — сказал он с неохотой, — спрошу у ребят. Если согласятся, поедете в съемочной машине, но мы уезжаем сейчас же.

— Вот и отлично.

Мы благополучно доехали до аэропорта, и я не сомневался, что ушел от хвоста, если он и был. Я помог ребятам взвалить на плечи оборудование, чтобы нести в зал вылета, и сказал, что присоединюсь к ним после регистрации. Но вместо того, чтобы пойти к стойке «Бритиш эйруэйз», я выскользнул наружу и, по счастью, наткнулся на такси. Необходимо было предупредить Голицыных, и я сказал шоферу их адрес. Я заплатил водителю, когда мы приехали, в твердой валюте и пообещал еще столько же, если он подождет меня, что вполне его устроило.

Поднимаясь по лестнице, я никого не встретил, и если не считать приглушенных звуков радио или телевизора в одной из квартир, в доме стояла тишина. Дверь в квартиру Голицыных была слегка приоткрыта. Я постучал, подождал немного, опять постучал. Никого. Толкнул осторожно дверь, окликнул хозяев по имени. Никто не ответил. Заглянул в гостиную. Там было все так же, как третьего дня вечером, когда я уходил: рюмки из-под водки, бумаги Любавы и ее наброски оставались на столе. Прежде чем зайти в спальные комнаты, я их еще раз позвал. Послышался слабый стук, словно что-то упало, потом появилась кошка и стала тереться о мои ноги. Я наклонился, чтобы погладить ее, и увидел на потертом линолеуме красные следы от когтей. Потрогал один из них кончиком пальца; след был влажный, и тут я все понял. Следы вели в первую спальню. Любава лежала прямо около двери, в ночной рубашке, когда-то, видимо, белой, а теперь темно-красной от крови. Лицо почти все было разворочено, длинные волосы спутаны, словно водоросли, оставленные на скалах прибоем.

От ужаса к горлу подступила тошнота, я зажал рот рукой и все же нашел в себе силы заглянуть во вторую спальню. Голицын, видимо, был застрелен с близкого расстояния, скорее всего во сне, потому что так и остался в кровати, хотя весь скрючился. Стена позади него была забрызгана осколками черепа и мозгом. Постель пропиталась кровью, и я увидел место, где прошла кошка, и пересекающиеся следы когтей на подоконнике.

Я отшатнулся, хватаясь за воздух. Кошка громко мяукала, и гробовая тишина дома еще усиливала этот звук. Мне приходилось не раз описывать подобные сцены, и, видимо, поэтому я схватил кухонное полотенце и вытер дверные ручки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Потом я вышел, закрыл входную дверь, бросил полотенце на лестничной площадке и постоял, прислушиваясь к звукам из соседних квартир. Когда я стал спускаться вниз, колени подогнулись, и я рухнул на пол. Какой ужас! Никогда больше я не смогу написать, что герой, попавший в такую ситуацию, спокойно ушел. Кое-как совладав со своими конечностями, я дошел до первого этажа и, еще раз убедившись в том, что могу нормально идти, направился к ожидавшему меня такси.

— В аэропорт, — сказал я, с трудом узнав собственный голос. — Моих друзей нет дома.

Теперь я сразу пошел в бюро «Бритиш эйруэйз», где мне сказали, что на все рейсы места проданы, а записавшихся в лист ожидания человек тридцать.

— Попробуйте обратиться в «Аэрофлот» или «Люфтганзу», но думаю, там то же самое, — сказала девушка тоном попугая, которому явно надоело повторять одно и то же. — Может быть, завтра Лондон даст дополнительный рейс, но это предположительно, — я запишу вас в лист ожидания, кто знает, может, вам повезет.

Даже в хорошие времена я ненавижу аэропорты! Они буквально заражают вирусом беспомощности. Стоит только туда попасть, и вы чувствуете себя пойманным в ловушку, отданным на милость погодных условий, диспетчеров и бесчувственной техники, от которых зависит, вылетит ли самолет в назначенное время, поднимутся ли эти чертовы штуки вообще; плюс к тому еще контроль безопасности, рентген, вооруженные патрули, и никому нет дела до измученного пассажира — в полном противоречии с рекламой, живописующей романтику полета.