Альберт Санчес Пиньоль - Пандора в Конго

– Ты можешь с ним справиться, Маркус! Сбрось его с себя!

Это был голос Уильяма. Ричард не отваживался поддержать его даже морально. После того как он разрядил в тектона ружье, его сердце совсем ушло в пятки. Уильям подбодрил Гарвея:

– Упрись локтями в землю и толкай! Толкай же его!

И каким-то чудом Маркусу удалось освободиться. Он не столкнул тело с себя, а, скорее, выскользнул из-под него. Теперь надо было найти фитиль, этот крошечный огонек, но Гарвей почти ничего не видел: кровь заливала ему все лицо, образуя жидкую маску. Сумрак шахты виделся ему сквозь плотную красную пелену. Тектон разбил ему обе брови, когда колотил по голове, и кровь затекала в глаза, окрашивая все вокруг в алые тона.

Шахта превратилась в сплошное красное пятно. Уильям сверху крикнул ему, чтобы он немедленно потушил фитиль.

Маркусу пришлось искать динамит по шипению фитиля. Он ползал по полу шахты, ощупывая землю, пока не почувствовал, как искра обожгла ему руку. Никто и никогда еще так не радовался ожогу.

Оставалось выполнить задание до конца. Маркус вытер кровь, которая застилала ему глаза, потом выдернул остаток догоравшего фитиля и вставил новый, длиннее прежнего. Затем прислушался: так и есть – из глубины туннеля доносились отзвуки голосов. Несколько тектонов использовали эту нору в качестве убежища, как и предполагали братья Краверы. Маркус зажег новый фитиль и изо всех сил, которые еще у него оставались, бросил взрывчатку в подземный ход. Туннель сворачивал в сторону, а потом спускался вниз.

Динамит исчез где-то в глубине, а Маркус бросился наверх. Поднимаясь по лестнице, Гарвей смог прочитать на лице Уильяма желание столкнуть ее вниз, сбросить его в недра шахты. Но лестницу удерживала и вторая рука – рука Ричарда Кравера, и она это делала с неожиданной решимостью и силой.

Взрыв раздался немного позже, чем они ожидали, а когда это произошло, у них создалось впечатление, что динамит взорвался на большой глубине. Сначала послышался сухой щелчок. Потом раздалось смутное эхо. На протяжении долгих секунд ноги англичан дрожали так, словно их ботинки превратились в пчелиные ульи. Вскоре они получили первое подтверждение того, что кошмар кончился: со всех сторон из сельвы до них донеслись звуки животного царства, которое снова пробуждалось.

– Браво! – воодушевленно сказал Ричард, одобрительно похлопывая Маркуса по спине. – Молодец! Сегодня ты превзошел самого себя!

Вместо ответа Гарвей вдруг засмеялся. Краверы смотрели на него с недоумением, пока Маркус не показал им на их лица. Дым, вырывавшийся из шахты, сделал свое дело. Они казались трубочистами. А может быть, зулусами. Особенно изменился Уильям, который всегда был таким белоснежным, а сейчас стал совершенно черным, от волос до рубашки.

Смех окончательно истощил силы Маркуса. Он не спал целые сутки и сейчас свернулся комочком прямо на земле. Уильям уже забыл о нем.

– Да, жалко, что взрывы испортили перекрытия, – сказал он, заглядывая внутрь шахты. – Потолок может рухнуть на нас. Придется все восстановить.

Но Ричард ответил ему с дрожью в голосе:

– Боже мой… Ты все еще думаешь о золоте? Неужели ты на это способен, Уильям?

Маркус удивился, что такой человек, как Ричард, смог выразить мысль столь глубокую и провидческую. Но Гарвей был изнеможден, и у него не хватило сил поддержать старшего Кравера. Он нуждался в передышке. За его спиной кипел жестокий спор. Братья орали друг на друга. На сей раз Ричард не сдавался. Пережитые события словно придали ему сил, чтобы противостоять брату. Маркус мог бы воспользоваться моментом и приблизиться к палатке Амгам, но у него не было сил даже на это. Едва не падая, он доплелся до костра и лег рядом на землю, полумертвый от усталости.

Маркус закрыл глаза. Одна его щека покоилась на красном песке, том самом африканском песке, таком мелком, словно его просеяли через самое тонкое сито. Лежать на нем было приятно. Со стороны частокола до него доносились ругательства, которыми обменивались Уильям и Ричард. Маркус обнаружил, что возможность не участвовать в перебранке может доставлять человеку большое удовольствие. И в это время, когда его сознание колебалось между сном и явью, в его голове в тысячный раз возникла мысль о ней. Об Амгам.

Что она хотела сказать ему накануне, когда писала странные знаки на земле? Маркус не умел читать даже по-английски, а на языке тектонов и подавно. Амгам была очень умна и знала, что способности ее возлюбленного весьма ограничены. Почему же тогда она делала это?