Жан-Кристоф Гранже - Полет аистов

Я спустился в кабинет, расположенный в подвальном этаже. Мне не составило труда найти папку с надписью «Луи Антиош» – она лежала на виду. В ней была выписка о переводе денег на мой банковский счет, квитанция на авиабилеты, договор о бронировании номеров в гостиницах. Я прочел также записи, сделанные со слов Нелли Бреслер:

«Луи Антиош. Тридцать два года. Усыновлен Бреслерами в возрасте десяти лет. Умный, яркий, восприимчивый. При этом склонен к безделью и отличается легкомыслием. Требует особого подхода. До сих пор наблюдаются последствия перенесенного несчастья. Частичная амнезия».

Выходит, после стольких лет Бреслеры продолжали считать меня человеком с травмированной психикой. Я перевернул страницу. Дальше ничего не было. Нелли не сообщила никаких подробностей трагедии, произошедшей со мной в детстве. Тем лучше. Я забрал папку и продолжил поиски. В глубине одного из ящиков я обнаружил папку с надписью «Аисты», очень похожую на ту, которую подготовил для меня Макс в день нашей первой встречи; там были сведения о тех, с кем мне предстояло связаться, и другая полезная информация. Эту папку я тоже прихватил с собой.

Пора было уходить. Однако мной овладело необъяснимое любопытство, и я продолжил наугад рыться в документах. В облупленном железном шкафу высотой в человеческий рост я обнаружил тысячи карточек с записями о птицах. Они стояли плотными рядами, а их края пестрели разноцветными полосками. Бём объяснил мне смысл этих обозначений. Всем сведениям о птице, всем событиям в ее жизни соответствовала пометка определенного цвета: красный – самка, синий – самец, зеленый – перелетная, розовый – поражение электротоком, желтый – болезнь, черный – смерть. Таким образом, Бёму довольно было одного взгляда, чтобы без труда найти интересовавшие его в данный момент карточки.

Внезапно меня осенило: я просмотрел список пропавших аистов, потом отыскал карточки нескольких из них в шкафу. Бём делал записи каким-то непонятным шифром. Единственное, что я смог разобрать, – это что все исчезнувшие птицы были взрослыми особями, в возрасте семи и более лет. Карточки тоже отправились в мою сумку. Я тащил все, что попадалось под руку. Мной руководила какая-то непреодолимая сила, и я перерыл весь кабинет вдоль и поперек. Теперь мне не терпелось отыскать медицинскую карту Бёма. «Бём – классический случай из учебника», – заявила доктор Варель. Где ему сделали эту операцию? Кто ее сделал? Я ничего не нашел.

С досады я сунулся в крохотную комнатенку, смежную с кабинетом. Макс Бём держал здесь свои принадлежности, в том числе и для кольцевания птиц. Над планом работы разместились несколько биноклей, светофильтры и сотни разных колечек из всевозможных материалов. Мне попались на глаза хирургические инструменты, шприцы для подкожных впрыскиваний, бинты, шины, антисептические препараты. Макс Бём иногда охотно разыгрывал из себя ветеринара-любителя. Чем дольше я искал, тем больше жизнь этого пожилого человека представлялась мне одинокой, полностью посвященной каким-то странным увлечениям. В конце концов, я расставил все, как было, и поднялся на первый этаж.

Я ненадолго зашел сначала в большую комнату, затем в гостиную и кухню. Здесь повсюду стояли только швейцарские безделушки да валялись какие-то никому не нужные бумаги и газеты. Я поднялся на второй этаж. Здесь располагались три спальни. Та, в которой я ночевал, когда приезжал сюда в первый раз, выглядела все так же безлико: небольшая кровать, какая-то нелепая мебель. В спальне Бёма пахло плесенью и грустью. Поблекшие краски и неуютная обстановка. Я устроил обыск в шкафу, секретере, ящиках комодов. Везде было практически пусто. Я заглянул под кровать, под ковер. Отклеил уголки обоев. Ничего. Разве только несколько выцветших фотографий на пожелтевшей бумаге на дне платяного шкафа. С минуту я разглядывал снимки. Маленькая женщина с неясными чертами лица, хрупкая фигурка на фоне тропических пейзажей. Несомненно, госпожа Бём. На самых последних фотографиях – в блекловатых цветах семидесятых – она выглядела лет на сорок Я прошел в третью спальню. Там тоже царила атмосфера запустения – только и всего.

Я снова спустился вниз, собирая пыль, так и липшую к моей одежде.

За окнами вовсю светало. Паутина золотистых лучей мягко ложилась на спинки стульев и кресел и на края возвышений пола, неизвестно зачем устроенных в разных концах комнаты. Я присел на одно из них. В этом доме явно многого не хватало: медицинской карты Бёма (у больного с пересаженным сердцем должна храниться целая куча рецептов, томограмм, электрокардиограмм и т.п.), обычных сувениров путешественника – африканских безделушек, восточных ковров, охотничьих трофеев; не заметил я и следов его прежней профессии – ни пенсионных документов, ни выписок с банковского счета, ни налоговых квитанций. Именно так и поступил бы человек, если бы он хотел поставить жирный крест на своем прошлом. И все же где-то здесь непременно должен быть тайник.