Жан-Кристоф Гранже - Пурпурные реки

– Доктор, – перебил его комиссар, – этот человек был женат.

– Ну, в таком случае... мне очень жаль его супругу.

Ньеман положил трубку. Откровения врача раскрыли перед ним новые горизонты. И усугубили его смятение.

Он решился на новый визит.

– Итак, вы мне солгали.

Софи Кайлуа попыталась закрыть дверь, но комиссар сунул в проем локоть.

– Почему вы не сказали, что ваш муж был болен?

– Болен?

– Да, болен шизофренией, да так, что по нему сумасшедший дом плакал, судя по отзыву врача.

– Мерзавец!

Сжав зубы, молодая женщина снова рванула на себя дверь, но комиссар держался стойко. Несмотря на гладко зачесанные волосы и свитер со спущенными петлями, эта женщина казалась ему еще красивее, чем прежде.

– Вы что, не понимаете? – крикнул он ей. – Мы ищем убийцу. Мы ищем мотив преступления. Возможно, Реми Кайлуа совершил какой-то поступок, который объясняет его ужасную смерть. Поступок, давно забытый им самим. Я прошу вас... только вы одна можете мне помочь!

Софи Кайлуа смотрела на него широко открытыми глазами. Ее лицо с хрупкими точеными чертами нервно подергивалось, а безупречного рисунка брови страдальчески сдвинулись.

– Вы с ума сошли!

– Я должен знать его прошлое.

– Вы с ума сошли...

Женщина дрожала всем телом. Комиссар невольно опустил глаза. Его взгляд упал на острые ключицы, торчащие под свитером, на перекрученную бретельку лифчика, видную сквозь ажурные петли. И вдруг его словно что-то толкнуло: он схватил ее руку и приподнял рукав. На белой коже темнели синяки. Ньеман прокричал:

– Он вас бил!

И, оторвав взгляд от синих пятен, пристально взглянул в лицо Софи Кайлуа.

– Он вас истязал! Ваш муж был сумасшедшим. Ему нравилось причинять боль. Я в этом уверен. И он совершил какое-то преступное деяние. Вы наверняка знаете или подозреваете какое. Вы не сказали мне и десятой доли того, что знаете.

Женщина плюнула ему в лицо. Это было так неожиданно, что Ньеман отшатнулся, и она воспользовалась этим, чтобы захлопнуть дверь. Щелкнули замки, лязгнул засов. Ньеман всем телом навалился на дверь. Из соседних квартир стали выглядывать встревоженные соседи. Полицейский пнул дверь ногой и крикнул:

– Я еще вернусь!

Ответом ему было молчание.

Грохнув кулаком о косяк, Ньеман прислушался. Из квартиры глухо, как из глубины пещеры, донесся сквозь рыдания женский голос: «Вы с ума сошли!..»

– Мне нужен агент в штатском, чтобы он ходил за ней по пятам. Обратитесь в другие комиссариаты, в Гренобль, наконец!

– Софи Кайлуа? Но... почему?

Ньеман взглянул на Барна. Они находились в приемной гернонской жандармерии. Капитан был облачен в положенный по форме темно-синий пуловер в белую полоску, напоминавший матросскую тельняшку.

– Эта женщина что-то скрывает от нас, – объяснил Ньеман.

– Но вы же не думаете, что это она...

– Конечно нет. Просто она не говорит всего, что знает.

Барн неохотно кивнул и вручил Ньеману объемистую папку, набитую факсами, ксерокопиями и прочими бумагами.

– Вот первые результаты расследования, – объявил он. – Пока мне вас обрадовать нечем.

Не обращая внимания на гомон и толкотню в зале, Ньеман начал проглядывать досье прямо на ходу, медленно двигаясь к единственному незанятому столу в уголке. Материалов, собранных Барном и Вермоном, было великое множество, но ничего существенного он в них не обнаружил. Ньеман мрачно выругался сквозь зубы: такое жуткое преступление в таком маленьком городишке – и ни малейшей зацепки, ни единого следа!

Наконец он сел и стал читать внимательнее.

Версия о разбойном нападении отпадала. Запросы в тюрьмы, префектуры и суды ничего не дали. Угоны машин за последние двое суток никак не были связаны с убийством. В преступлениях и происшествиях, зафиксированных за истекшие двадцать лет, не было ничего общего с этим жутким и странным случаем. В самом Герноне за эти же годы всего несколько раз составлялись протоколы: дорожные аварии, пожары, грабежи да несколько несчастных случаев в горах...

Ньеман отложил папку. Выглянув в окно, он увидел только что вернувшийся патруль; озябшие жандармы растирали покрасневшие от холода лица. Он бросил вопросительный взгляд на Вермона, но тот отрицательно качнул головой – опять ничего!

Комиссар еще несколько секунд смотрел на жандармов, но мыслями был далеко отсюда. Он думал о двух женщинах. Одна – крепкая, темная, как дубовая кора. Упругое тело, гладкая бархатистая кожа. Запах смолы и сухих трав. Другая – хрупкая и недобрая. В ней чувствовалась тревога и агрессивность, но она привлекала Ньемана не меньше, чем та, первая. Что скрывала эта женщина с таким изможденным, но волнующе прекрасным лицом? Действительно ли Кайлуа истязал ее? В чем заключалась ее тайна? И вправду ли она так сильно горевала по мужу, претерпевшему нечеловеческие муки?