Жан-Кристоф Гранже - Империя волков

В турецком квартале все знали историю этого человека.

Он добрался до Европы в 1961 году классическим способом – в двойном дне грузовой цистерны. В Анатолии его вместе со спутниками по опасному путешествию закрыли в железном отсеке: сорок восемь часов они должны были провести без воздуха и в полной темноте.

Жара и духота очень скоро подействовали на них угнетающе. На горном перевале в Болгарии нелегалы едва не замерзли – цистерна была металлической, но самое ужасное началось на подъезде к Югославии: кадмиевая кислота разъела днище.

Пары начали медленно просачиваться в металлический гроб. Турки кричали, вопили, стучали в стенки, но грузовик продолжал свой путь. Талат понял, что никто не придет освободить их, пока они не доедут до места, а крик и движения только приблизят конец.

Он лежал очень тихо, стараясь дышать как можно реже.

На итальянской границе нелегалы взялись за руки и начали молиться. На немецкой почти все были уже мертвы. В Нанси, где должна была состояться первая выгрузка, шофер обнаружил в цистерне тридцать трупов, плавающих в моче и экскрементах, их рты были искажены судорогой последнего мучительного крика.

Выжил только один подросток. Но его дыхательная система серьезно пострадала. Трахея, гортань и носовая полость были сожжены, мальчик навсегда лишился обоняния. Связки тоже были затронуты – теперь его голос звучал как скрип наждачной бумаги. Хроническое воспаление носоглотки обрекало Талата Гурдилека на бесконечные ингаляции.

В больнице врач вызвал переводчика, чтобы объяснить юному нелегалу ситуацию и объявить, что через десять дней его чартерным рейсом отправят назад в Стамбул. Через три дня мальчик сбежал из больницы и, как был, весь в бинтах, пешком отправился в Париж.

Сколько Шиффер его помнил, Гурдилек никогда не расставался с ингалятором. В молодости, руководя мастерской, он в разговоре произносил фразы между двумя вдохами, а позже стал носить прозрачную маску, от чего его хриплый голос звучал едва слышно. Через какое-то время состояние здоровья турка ухудшилось, зато возросли финансовые возможности. В конце 80-х Гурдилек купил турецкие бани "Голубые ворота" на улице Фобур-Сен-Дени и оборудовал там зал лично для себя, этакое гигантское легкое, выложенное метлахской плиткой, убежище, куда двадцать четыре часа в сутки подавался лечебный пар, насыщенный мен-толизированным бальзофумином.

– Солям алейкум, Талат. Прости, что отрываю тебя от омовений.

Турок издал каркающий смешок.

– Алейкум ассалям, Шиффер. Ты вернулся из царства мертвых?

Голос Талата Гурдилека напоминал треск горящих в костре сучьев.

– Правильнее будет сказать, что мертвые послали меня.

– Я ждал, что ты придешь.

Шиффер снял промокший до нитки плащ и спустился по ступеням бассейна.

– Похоже, все во мне нуждаются, все меня ждут. Что ты можешь рассказать об убийствах?

Турок испустил тяжелый вздох – как будто ржавое железо лязгнуло о железо.

– Когда я покинул родину, мать плеснула мне вслед воды – на удачу, чтобы я пришел назад. Я так и не вернулся, брат мой. Я остался в Париже и вижу, что дела идут все хуже. Все здесь стало не так.

Сыщик стоял в двух метрах от набоба, но лица его по-прежнему не различал.

– "Изгнание – тяжелое бремя", сказал поэт. Я скажу, что оно становится все более тяжелым. Раньше с нами обращались, как с погаными псами. Нас эксплуатировали, обкрадывали, арестовывали. Теперь убивают наших женщин. К чему все это приведет?

У Шиффера не было времени на доморощенные философские рассуждения турка.

– Границы определяешь ты, – резко бросил он. – Три работницы убиты на твоей территории, одна из них – в твоей собственной мастерской: мне кажется, многовато.

Гурдилек вяло махнул рукой. Его темные плечи напоминали две обгоревшие кочки.

– Мы на французской территории. Ваша полиция обязана нас защищать.

– Не смеши меня, Талат! Волки здесь, и ты это знаешь. Кого они ищут? И почему?

– Я не знаю.

– Не хочешь знать.

В наступившей тишине птичьим клекотом звучало дыхание турка.

– Я хозяин квартала, – наконец произнес он. – Но не моей страны. Истоки этого дела следует искать в Турции.

– Кто их послал? – Шиффер повысил голос. – Стамбульские кланы? Антепские семьи? Лазы? Кто?

– Шиффер, я не знаю, клянусь тебе.

Сыщик подошел ближе. Из тумана с края бассейна выдвинулись телохранители Гурдилека. Он остановился, пытаясь разглядеть лицо, но увидел лишь плечи, руки, часть торса. Кожа была смуглой, почти черной, блестящей от воды.