Жан-Кристоф Гранже - Империя волков

Поль выключил компьютер и снова взглянул на взиравшее на него с другой стороны стола создание. Черные, подведенные хной глаза сразили наповал – почище двух заирских дилеров, как-то раз отметеливших Поля в Шато-Руж, когда он слишком расслабился.

Он повертел в руках ее удостоверение личности – полицейская привычка! – и спросил:

– Тебе нравится все ломать?

Нет ответа.

– Другого способа выразить свое мнение нет? Нет ответа.

– Тебя возбуждает насилие?

Нет ответа. И внезапно – низкий тягучий голос:

– Единственное настоящее насилие – частная собственность. Заражение масс. Порабощение умов. Худшее из всех – закрепленное на бумаге и разрешенное законами.

– Эти идеи давно устарели – ты не знала?

– Никто и ничто не помешает крушению капитализма.

– А пока ты сядешь на три месяца за решетку.

Рейна Брендоза улыбнулась.

– Ты играешь в бравого солдатика, а сам – просто пешка. Я дуну – и ты исчезнешь.

Поль улыбнулся в ответ. Никогда еще женщина не вызывала в нем подобной смеси раздражения и восхищения, такого бурного желания и опаски одновременно.

После первой проведенной вместе ночи он попросил о новой встрече – она обозвала его "грязным легавым". Месяц спустя – она каждый день оставалась у него ночевать – он предложил ей переехать, но она послала его куда подальше. Позже, когда он заговорил о том, чтобы пожениться, она просто расхохоталась.

Они поженились в Португалии, в ее родной деревне. Сначала расписались в коммунистической мэрии, потом обвенчались в маленькой церкви. Гремучая смесь веры, социализма и солнца. Одно из лучших воспоминаний Поля.

Несколько следующих месяцев были самыми прекрасными в его жизни. Он не переставал изумляться и восхищаться. Рейна казалась ему развоплощенным, бесплотным существом, но в ней жила и невероятная, почти животная, чувственность. Она могла часами объяснять ему свои политические убеждения, рисовать утопии, цитировать философов, чьих имен он никогда не слышал, а мгновение спустя подарить поцелуй, напомнив, что она – существо из плоти и крови.

В ее дыхании ощущался привкус крови – она вечно кусала губы. Казалось, что эта женщина каждое мгновение караулит дыхание мира, стараясь двигаться в унисон с тайными шестеренками бытия. Она была наделена природным, глубинным чутьем, связывавшим ее с нервными тканями Вселенной, с вибрациями Земли и дыханием всего живого.

Поль любил замедленность, плавность ее движений, почему-то напоминавших ему колокольный звон. Он восхищался ее обостренным, страдальческим восприятием несправедливости, нищеты, падения нравов. Он преклонялся перед выбранным ею жертвенным путем, возвышавшим их каждодневную жизнь до уровня трагедии. Жизнь с женой напоминала аскезу – ожидание пророчества. Это был путь веры, самопознания и самосовершенствования.

Рейна, или жизнь натощак... Это чувство было предвестником того, что случилось потом. В конце лета 1994 года она объявила ему, что беременна. Он воспринял новость как предательство: у него украли мечту. Его идеал тонул в банальности физиологии и семейной жизни. В действительности же он чувствовал, что потеряет ее. Сначала – физически, но и духовно тоже. Призвание Рейны наверняка изменится, ее утопия воплотится в совершающейся внутри нее метаморфозе...

Так и произошло. Очень скоро она отдалилась от него, запретила прикасаться к своему телу, почти не замечала его присутствия. Рейна превратилась в своего рода запретный храм, замкнутый на единственном идоле – ребенке. Поль мог бы привыкнуть, подстроиться под эти перемены, но он чувствовал – есть что-то еще, какая-то глубинная ложь, которой он прежде не замечал.

После родов, в апреле 95-го, их отношения окончательно разладились. Они существовали рядом с дочерью, как два посторонних друг другу человека. Несмотря на присутствие в доме новорожденного существа, в воздухе витал зловещий аромат похорон. Поль понимал, что стал для Рейны объектом полного, тотального отвержения.

Однажды ночью он не выдержал и спросил:

– Ты больше меня не хочешь?

– Нет.

– И никогда не захочешь?

– Нет.

Поколебавшись, он все-таки задал роковой вопрос:

– Ты когда-нибудь меня хотела?

– Нет, никогда.

Для легавого он оказался слишком недогадливым... Их встреча, их роман, их брак – все было блефом, надувательством.

Махинацией, единственной целью которой был ребенок.

Развод занял всего несколько месяцев. В кабинете судьи Поль словно выпал в другое измерение: хриплый голос оказывался его собственным голосом, что-то кололо лицо, и это была его собственная щетина. Он плыл по комнате, как привидение, как вызванный медиумом призрак. Он согласился на алименты и совместную опеку, не пожелав сражаться. Все ему было "по фигу" – он упивался жалостью к себе, мог думать только о коварстве Рейны. Он пал жертвой весьма своеобразной коллективизации. Рейна, как истинная марксистка, экспроприировала его сперму, осуществив оплодотворение "in vivo", на коммунистический манер.