Линкольн Чайлд - Холодная месть

Девятью этажами и в точности ста шестьюдесятью футами ниже места, где сидел в библиотеке доктор Фелдер, специальный агент Алоизий Пендергаст внимательно слушал престарелого библиофила, известного как Рен. Все звали его только так. Если у Рена и было имя, никто посторонний, включая Пендергаста, его не знал. Жизнь его тоже была загадочной. Где он жил, откуда явился, зачем проводил каждую ночь и большинство дней на самых нижних подвальных этажах библиотеки — оставалось тайной. Годы без солнца обесцветили его кожу, сделали похожей на пергамент. От Рена слегка пахло переплетным клеем и пылью. Седые волосы торчали во все стороны, словно нимб, глаза были пронзительной птичьей черноты. Но, несмотря на странности, Рен обладал парой весьма ценимых Пендергастом качеств: уникальной способностью к архивным исследованиям и глубочайшими познаниями необъятных фондов Нью-Йоркской публичной библиотеки.

И вот, усевшись на огромную стопку бумаг подобно отощавшему Будде, Рен заговорил быстро и оживленно, акцентируя речь внезапными резкими жестами:

— Я выяснил ее родословную. Изучил со всем тщанием, я ведь образчик hypocrite lecteur. [10] Лицемерного читателя (фр.) . Выражение из стихотворения Шарля Бодлера «К читателю», служащего предисловием к его сборнику «Цветы зла». И непросто, да, непросто: семья очень постаралась, скрывая свою родословную. Слава богу, есть «Хайлигенштадтский компендиум».

— «Хайлигенштадтский компендиум»?

— Ну да. Объемистая коллекция родословных со всего мира. Подарена библиотеке чрезвычайно эксцентричным исследователем генеалогии из немецкого города Хайлигенштадт. Библиотека не слишком хотела принимать коллекцию, но исследователь пожертвовал миллионы на «обустройство» своего творения, и «Хайлигенштадтский компендиум» приняли в фонд. Само собой, опус немедленно запихнули в самый дальний темный угол. Но вы же знаете, как я отношусь к дальним темным углам.

Он хихикнул и похлопал ладонью по четырехфутовой высоты стопке распечаток.

— Компендиум особенно подробно описывает семейства немецкие, австрийские и эстонские. И это оказалось весьма кстати.

— Очень интересно, — заметил Пендергаст, не скрывая нетерпения. — Быть может, вы все же прольете свет на ваши удивительные открытия?

— Конечно, но… — Рен замялся. — Боюсь, вам они не понравятся.

Пендергаст чуть сощурился — едва заметная гримаска разрастающейся злости.

— Моя реакция, право же, не важна. Прошу, расскажите.

— Конечно, обязательно! — Явно наслаждаясь ситуацией, Рен потер ладони. — Я ведь живу ради раскрытия тайн!

Он по-хозяйски, бережно погладил стопку распечаток.

— Матерью Вольфганга Фауста была прапрабабушка Хелен. Такая вот родословная. Мать Хелен, Лени, вышла замуж за Андраша Эстерхази, который, кстати, тоже был врачом. Родители Хелен в настоящее время мертвы. — Рен помедлил. — Кстати, вы знаете, что Эстерхази — древняя и благородная венгерская фамилия? Во времена правления Габсбургов…

— Нельзя ли про Габсбургов в другой раз?

— Хорошо, разумеется. — Оставив Габсбургов, Рен принялся загибать пальцы: — Бабушка Хелен — Матильда Шмид, в девичестве фон Фукс. Вольфганг Фауст — сын сестры Матильды. Общий родственник — прапрабабушка Хелен, Клара фон Фукс. Обратите внимание на женскую линию!

— Продолжайте! — нетерпеливо потребовал Пендергаст.

— Иными словами, — человечек горестно развел руками, — военный преступник доктор Вольфганг Фауст, врач концлагеря Дахау, удравший в Южную Америку, был двоюродным дедом вашей жены.

Пендергаст никак не отреагировал на это.

— Я тут нарисовал небольшое родословное древо…

Пендергаст взял протянутый клочок бумаги, покрытый закорючками, и, не взглянув на него, сложил и сунул в карман пиджака.

— Знаете, Алоизий… — Рен замялся, смутившись.

— Что такое?

— Единственный раз я захотел, чтобы мне ничего не удалось отыскать…

Нед Беттертон заехал на парковку агентства по прокату автомобилей и чуть ли не выпрыгнул из машины. Он энергично зашагал к зданию, улыбаясь во весь рот. Последние пару дней открытия и находки сыпались как из рога изобилия. И одним из этих открытий оказалось то, что, оказывается, Нед Беттертон — чертовски хороший репортер. Годы унылых отчетов о благотворительных аукционах, обедах в Ротари-клубе, родительских собраниях, похоронах и парадах на День поминовения научили делу гораздо лучше, чем каких-нибудь два года в Высшей школе журналистики Колумбийского университета. Правда, старикашка Крэнстон принимается истошно вопить всякий раз, когда Нед отправляется работать над будущей сенсацией… но теперь от занозы в боку временно избавились. Нед взял отпуск. Тут уж Крэнстон ничего не поделает. Древнему ублюдку следовало уже давным-давно нанять второго репортера. Теперь сам пусть отдувается: и о похоронах пишет, и о благотворительности.