Лорел Гамильтон - Цирк проклятых

– Дерьмо собачье, – сказал Ларри. Мне нечего было к этому добавить.

Свет фар с ревом налетел на Рубенса, и он бросился в сторону. Послышался шорох ткани его пальто по борту машины. Чуть не случилось, чуть.

Ларри набрал скорость и бросил машину в последний поворот и на последний прямой участок. Мы вылетели на шоссе в дожде гравия и визге шин. Но мы выехали с кладбища. Смогли. Слава тебе Боже.

У Ларри побелели руки на руле.

– Можешь расслабиться, – сказала я ему. – Опасность миновала.

Он сглотнул слюну так, что это даже было слышно, и кивнул. Машина постепенно выходила на предельную скорость. Лицо Ларри было покрыто каплями пота, никак не связанными с прохладной октябрьской ночью.

– Ты как? – спросила я.

– Не знаю.

Его голос звучал как-то тускло. Шок.

– Ты отлично действовал.

– Я думал, я его перееду. Я думал, я убью его машиной.

– Он тоже так думают, иначе бы не ушел, – ответила я.

Ларри посмотрел на меня:

– А если бы он не ушел?

– Он же ушел.

– А если бы нет?

– Тогда мы бы его переехали и все равно были бы уже на шоссе вне опасности.

– Ты бы дала мне его переехать?

– Ларри, эта игра называется “выживание”. Если тебе это не подходит, найди другую работу.

– В аниматоров не стреляют.

– Это были члены “Человек превыше всего”, группы правых фанатиков, которые ненавидят все, имеющее отношение к сверхъестественному.

Упоминание о личном визите Джереми Рубенса я опустила. Чего мальчик не знает, то ему не повредит.

Я вгляделась в его бледное лицо. Глаза у него были пустыми. Он впервые увидел дракона. Маленького дракончика по сравнению с теми, которые вообще бывают, но после того, как ты видел насилие, ты уже не будешь прежним. Первый раз, когда приходится выбирать, жить или умереть, мы или они, меняет человека навсегда. Обратной дороги нег. Я вглядывалась в лицо Ларри и жалела, что так вышло. Жалела, что он не мог остаться таким же сияющим, новеньким, полным надежд. Но, как говаривала моя бабуля Блейк, “если бы сожаления были лошадками, мы бы все верхом ездили”.

Ларри впервые попробовал вкус моего мира. Вопрос оставался только один: захочет он второй дозы или сбежит? Бежать или оставаться – старый как мир вопрос. И я не знала, какой выбор Ларри я бы предпочла. Если он сбежит от меня ко всем чертям, он может прожить подольше, но может быть и наоборот. Нос вытащишь – хвост увязнет.

– А как же моя машина? – спросил Ларри.

Я пожала плечами:

– Страховка у тебя есть?

– Да, но...

– Раз им не получилось раздолбать нас, они могут со злости раздолбать твой автомобиль.

Он посмотрел на меня, не уверенный, что я не шучу. Я не шутила.

Велосипед появился перед нами внезапно, из темноты. Мелькнуло в свете фар бледное детское лицо.

– Осторожно!

Ларри успел взглянуть на дорогу как раз вовремя, чтобы увидеть расширенные страхом глаза ребенка. Завизжали тормоза, и ребенок исчез из узких полос света. Раздался звон, удар, и машина юзом затормозила. Ларри тяжело дышал, я не дышала вообще.

Кладбище было справа от нас. Слишком близко, чтобы останавливаться, но … черт меня побери, это же был ребенок!

Я поглядела в черное окно. Велосипед валялся грудой металла. Ребенок лежал рядом, неподвижно. О Господи, только бы он не был мертв!

Я не думала, что у фанатиков из “Человек превыше всего” хватило бы воображения использовать ребенка как резервную приманку. Если это была ловушка, то очень хорошая, потому что я не могла бросить эту скрюченную фигурку посреди дороги.

Ларри все еще сжимал руль так сильно, что у него плечи тряслись. Если я раньше думала, что он бледен, то ошибалась. Сейчас он выглядел как больное привидение.

– Он … ранен?

Он выжал из себя эти слова сквозь что-то, похожее на слезы. Он хотел сказать не “ранен”, другое слово. Только не мог его произнести. Только не это.

– Оставайся в машине, – велела я.

Ларри не ответил. Он только сидел и смотрел на свои руки. На меня он не смотрел. Но черт меня побери, это же не моя была вина! И что он сегодня потерял невинность, тоже не моя вина. Так отчего же мне было так паршиво?

Я вылезла из машины, держа наготове браунинг на случай, если психи решили нас преследовать. Они могли подобрать револьвер и погнаться за нами.

Ребенок не шевелился. Я слишком далеко стояла, чтобы видеть, есть ли подъем и опускание грудной клетки. Да, слишком далеко. В целом ярде. Господи, пусть он окажется жив!

Ребенок лежал на животе, одна рука под телом, вероятно, сломана. Оглядев темное кладбище, я нагнулась к ребенку. Из темноты не вылетели сумасшедшие правые фанатики.