Лорел Гамильтон - Запретный плод

Он шел среди столов в пресловутом вампирском наряде – черный фрак и белые перчатки. За один стол от меня он остановился посмотреть. Всю аудиторию он держал в своей мысленной ладони, беспомощную и ждущую. Но я сидела, уставившись на него, хотя и не в глаза. Он застыл, удивленный. Ничто так не может поднять дух девушке, как если удается разрушить спокойствие столетнего вампира.

Я взглянула мимо него на Жан-Клода. Он смотрел на меня, и я отсалютовала ему бокалом. Он ответил кивком головы.

Высокий вампир стоял рядом с Филиппом. Глаза Филиппа были пусты, как и у всех остальных людей. Потом чары или что там такое унеслись прочь. Мыслью вампир пробудил публику, и все ахнули. Волшебство.

Внезапное молчание заполнил голос Жан-Клода:

– Перед вами Роберт! Приветствуем его на нашей сцене!

Толпа взорвалась воплями и аплодисментами. Кэтрин хлопала вместе со всеми. На нее это явно произвело впечатление.

Музыка снова переменилась, задрожала, запульсировала в воздухе, громкая почти до боли. Вампир Роберт начал свой танец. Он двигался с осторожной и злой силой, будто накачивая музыку. Свои белые перчатки он бросил в публику. Одна упала мне к ногам. Я оставила ее лежать там, где она упала.

– Подними, – сказала Моника.

Я покачала головой.

Какая-то женщина нагнулась от соседнего стола. От нее хорошо пахло виски.

– Ты что, не хочешь?

Я снова покачала головой. Женщина встала – наверное, чтобы подобрать перчатку. Моника ее опередила. Женщина с недовольным видом села обратно.

Вампир разделся, показав гладкую ширь груди. Потом упал на доски сцены и стал отжиматься на пальцах. Публика сходила с ума, а на меня это впечатления не произвело. Я знала, что он может, если захочет, выжать автомобиль. Так что там говорить про отжимания на пальцах?

Он затанцевал вокруг Филиппа. Филипп повернулся лицом к нему, чуть пригнулся и вытянул руки, будто готовясь встретить нападение. Они медленно закружились по сцене. Музыка стала тихой, ушла в фон, оттеняющий движения на сцене.

Вампир придвинулся к Филиппу. Филипп рванулся, будто пытаясь удрать со сцены. Вдруг вампир перегородил ему путь.

Я не видела его движения. Он просто вдруг появился перед человеком. Я не видела его движения! Ледяной струей пробежал по телу страх. Я не почувствовала ментальных фокусов, но так это было.

В двух столиках от меня стоял Жан-Клод. Он поднял руку в приветственном жесте. Этот паразит торчал у меня в сознании, а я этого не знала. Но тут публика ахнула, и я снова повернулась к сцене.

Они оба стояли на коленях, одну руку Филиппа вампир завел ему за спину. Он схватил Филиппа за длинные волосы, наклонив его голову назад так, что это не могло быть не больно.

Глаза у Филиппа были огромные и перепуганные. Вампир его не подчинил. Он не был подчинен! Он был в сознании – и в страхе. О Боже, как он тяжело дышал, и грудь его дергалась короткими вдохами и выдохами.

Вампир оглядел публику, зашипел, блеснув клыками в свете ламп. От шипения красивое лицо стало звериным. Голод его поплыл над толпой. Так интенсивна была его жажда, что у меня свело живот.

Нет, я не стану чувствовать это вместе с ним! Я вцепилась ногтями в собственную ладонь и сосредоточилась. Чувство прошло. Боль помогла опомниться. Разжав дрожащие пальцы, я увидела четыре полумесяца, медленно заполняющиеся кровью. Голод плыл вокруг, заполняя толпу, но не меня, не меня.

Я прижала к ладони салфетку и постаралась придать себе невинный вид.

Вампир отвел голову назад.

– Нет! – шепнула я про себя.

Вампир ударил, зубы погрузились в плоть. Филипп взвизгнул, и эхо отдалось в клубе. Музыка резко смолкла. Никто не шевелился. Слышно было бы, как муха пролетит.

Мягкие, влажные, сосущие звуки заполнили молчание. Филипп застонал. Снова и снова, тихие, беспомощные звуки.

Я оглядела толпу. Они были вместе с вампиром, ощущая его голод, его жажду, его насыщение. Может быть, кто-то разделял и ужас Филиппа – не знаю. Я была вне всего этого, и, слава Богу.

Вампир встал, отпустив Филиппа, который тяжело рухнул на сцену, сломанный и неподвижный. Я встала, хотя и не собиралась, ссеченная шрамами спина человека дергалась в глубоких, прерывистых вдохах, будто он отбивался от смерти. Может быть, так оно и было.

Он был жив. Я села на место. Колени подкашивались. Пот тек по ладоням, и от него саднили порезы от ногтей. Он был жив, и ему это понравилось. Я бы не поверила, если бы мне кто-нибудь сказал. Я бы обозвала говорившего лжецом.