Леонид Могилев - Век Зверева

В двадцать два тридцать пять я вижу на экране господина из ложи. Это пресс-атташе российско-американской фирмы, занимающейся совместными исследованиями в области тонких компьютерных технологий.

«Добрые отношения между администрацией области и нашей фирмой, за которой стоят две великие страны, говорят о многом. Наши отношения крепнут и, несомненно, выдержат проверку временем в будущих деловых баталиях. И мы, я имею в виду представительство фирмы, крайне отрицательно относимся к попыткам возможного вмешательства в наш, такой успешный, бизнес. Этот город заслужил лучшей судьбы. Время — вперед!»

Теперь все просто, понятно и нагло. Мне указано на место, которое должно занять, согласно купленному билету.

Некто Самотейкин Давид Львович выступил в роли посредника. За ним стоит резидентура нашего заокеанского партнера. А это значит, что в операцию «Регтайм» вмешивается еще одна сила. Что и должно было когда-то случиться. А то, что эмиссары иностранных разведок не просто разгуливают по нашей земле, — дело обычное. Хотят — выступают по телевидению, хотят — устраивают роскошные убийства в Филармонии.

— Теперь подождем колеса.

Шток присел на корточки, зачертил прутиком по земле, стал похож на взводного, объясняющего задачу. То ли спецовка, то ли штормовка ладно пригнаны, взгляд умный, осторожно настойчивый.

— Кстати, познакомьтесь. Это — Иван Калита, а это — Гурзуф. Себя назови, как хочешь. Только потом не отказывайся.

Товарищи Штока по катакомбным делам — словно оттиски с него самого. Зверев давно заметил, что когда долго общаешься с кем-то, работаешь сутками или просто сидишь в одной комнате и перебираешь бумажки лет так пять, то некоторая нивелировка внешности и привычек имеет место быть. А эти — по лесам и катакомбам. Процесс более интенсивный.

— Как тебе пиво наше? — спросил Гурзуф.

— Так себе.

— Ну, это ты напрасно. Сам-то откуда родом?

— Питерский.

— Питерский так питерский. Мы не настаиваем.

— Долго ждать-то?

— Чего?

— Колес.

— Да нет. Отдыхай пока. На солнышко смотри. С неделю не увидишь.

— Значит, три дня туда, три обратно?

— Ты бы про пиво лучше рассуждал, — прервал Шток Гурзуфа.

— Ясно-понятно. Тебя звать-то как?

— С этого и начинать бы. Юрий… Петрович.

— Хорошее имя. А главное — редкое.

— Или Петр Юрьевич.

— Тоже неплохо. Ты в Литве был когда?

— Зачем мне в Литву? Я русский. Мне и тут хорошо.

— Тут разве Россия?

— Ну, как скажете. Вам виднее.

— Так что, в Литве пиво слаще?

— Вот именно.

— Пиво пиву рознь. Ты в Клайпеде был когда?

— Клайпеда — это где?

— На берегу.

— Нет, не был. Я вообще в Литве не был.

— А почему?

— Не хотел.

— Так из Питера до Вильнюса — ночь.

— Не знаю, не проверял.

— Не знаешь так не знаешь. Слушай про Клайпеду и моего друга Йонаса.

— Излагай.

— Была там автопоилка классная. Теперь ее нет, и Йонас скончался.

— Почему?

— Старый был. Вот входил он в пивнушку и с порога нам говорил: «Привет!» Потом он брал кружку с подноса и винегрет покупал.

— Какой же в пивнушке винегрет? Первый раз слышу.

— Тот был винегретом особенным.

— С селедкой?

— Со скумбрией.

— Литовские штучки.

— Так был все же в Литве?

— В Латвии. Наверное, примерно так же.

— Не скажи. А где в Латвии?

— В Риге.

— И что в Риге?

— Пиво дрянь. Солодом отдает.

— А я люблю.

— А почему автопоилка?

— Автомат пивной. Бросишь двадцать копеек, и получай пенного. У вас в Питере не было, что ли?

— На Мира была и на Печатников.

— А теперь?

— А я там давно не был. Лет пять.

— Не был так не был. Ну вот. В автопоилках публика собирается из тех, что проще. Вернее, собиралась. А разговоры какие шли. О рощах вселенских. Там и по сто можно было принять. Исключительно за Литву. Время было такое. Эйфория. Потом автопоилку закрыли. Сделали цивильный бар. Голоса никто не повысит, четвертинку не достанет из портфеля. Вот она, Литва. Самостийная. Бар есть, а нет радости. Вошел я туда, девки стоят за стойкой, юбки до пупа. Такие худые, что выть хочется. Чеки накалывают и чертят ноготками в пивных лужицах на стойке.

— Ты прямо поэт какой-то.

— Взял я две кружки, сел в уголок. Занавес, стереоколонки, музыка спокойная. Народ доброжелательный. Литвин, человек сложный. В нем титульная нация не состоялась. Могли бы жить сейчас под Вильнюсом, а не под Москвой.

— А думаешь, лучше бы было?

— Все равно бы угробили Россию. Не могли не угробить.