Леонид Могилев - Век Зверева

До славного города Фрунзе, теперь еще более славного Бишкека, добирались долго. Зверев первые двое суток проспал. Когда, уже после Новосибирска, понесли по вагонам дыни и яблоки, очнулся, стал осознавать новую систему координат и свое перемещение в ней.

— Ну ты и дал, товарищ следователь. Раз в сутки выходил до ветра и снова в нору. Автономный режим — великая вещь. Дыню хочешь?

— Пива бы!

— Пиво здесь всегда было дерьмоватое. А в баночном глицерин. Давай лучше дыню.

Зимаков распластал трехкилограммовый желтый плод, умело, как будто полжизни прожил на бахче.

— Ты не киргиз, вообще-то?

— Нет, Юрий Иваныч. Я русский. И потому все должен хватать на лету и делать любое дело уверенно и надежно.

— Я вот простыню бы переменил. Как у них с постельным бельем?

— Это, Юрий Иваныч, за отдельную плату. Пойди похлопочи.

Зверев вышел в коридор. Поезд стоял в чистом поле, вернее, в лесостепи. Жара и колыхание воздуха. Шмели и кузнечики. Мирное лето конца века. Как не было напалмового подземелья, озер, рек и ручьев, хранящих безымянные и долгожданные трупы. Хороший труп, как старый друг, — и встретиться нужно, и посмотреть страшно. Давно не виделись.

Проводница — большая полуспящая тетка — выдала новую влажную стопку простыней и надорванное с краю вафельное полотенце. Десять тысяч рублей, и можно лечь на спину в свежих шортах, закинуть руки за голову, слушать, как Зимаков крошит новую дыню, погружаться в солнечный мед. Тогда мутный запах вагона — а так неискоренимо пахнут вагоны только на Востоке — отпускал.

На перроне в Бишкеке уже ждал Бородин — местный апологет и проповедник хождений к облакам. Зрелище огромных рюкзаков, ящиков и баклажек, зачехленных ледорубов и прочего функционального скарба привело в неистовство местную голь, и четверо спитых мужиков вмиг перенесли груз на автостоянку на вокзальной площади, где обреталась совершеннейшая из машин — «ГАЗ-53» с будкой, столько раз за свою почти беспорочную службу увозившая Зверева то к месту происшествия, то и вовсе от автоматных переборов и ни разу не сплоховавшая. Зверев собрался прыгать в кузов, но Бородин остановил его:

— Члены команды — на автобусе. Вот билеты.

— Не жалко вам денег?

— Дело, Иваныч, серьезное. Не нужно растрясать жизненно важные органы и тратить запас сил на четырехчасовую езду по горным серпантинам.

— Ну уж и серпантины.

— Что бы ни было, пошли перекусим, — подвел итог Зимаков.

Павильон-стекляшка, совершенно советский. Манты, минеральная вода, сухое легкое вино.

Все остальные «бойцы» Зимакова уже в Оше. До него три часа, и едва не рассыпающийся на ходу, вопиющий о покраске «Икарус» выкатывается на трассу. Зверев смотрит на столицу этого клочка земли с прилагаемым к ней небом и уходящими к небу вершинами. Вокруг, насколько хватает взгляда, — Восток, грязный и непостижимый, сбросивший то ли на время, то ли навсегда красную оболочку доброй и несуразной власти, сантиметр за сантиметром расплывающийся за свои призрачные границы, обволакивая пока пограничные низкорослые сосенки и елки, припадая к водам рек, поглаживая сухими многочисленными пальцами шпалы и рельсы, насыщаясь от магнитного поля, что окружает линии электропередач…

В Оше Арчибальд, Нина, Феоктистов и Шмаков уже двое суток ждут Зимакова. Появление Зверева им удивительно. Дела впереди нешуточные, балласт им вовсе не нужен. Зверев чувствует некоторую неприязнь, и в нем оживает самолюбие, давно и надежно упрятанное за служебной и производственной необходимостью в самых глубинах души. Тем более что ему предстоит только участие в первом этапе. Дальше в хижине он будет сидеть с Бородиным, слушать голоса в эфире и магнитофон с Высоцким и смотреть из-под руки туда, куда уйдут три пары. Шестой, Зверев видит его в первый раз, мужик лет пятидесяти, звать Витя Жлобин, мастер спорта международного класса.

В Оше вся компания не задерживается более ни на час, и автобус «ЛАЗ» направляется теперь и вовсе в Алайскую долину. В город Дараут-курган. Машина загружена изрядно, водитель смотрит на оси, недовольно пинает скаты.

— Что рожу корчишь, дядя? — спрашивает Зимаков.

— Думал, альпинистов не увижу больше. Это теперь спорт богатых.

— А мы и есть богатые. Богатые и беспечные.

— Сказок-то не рассказывай.

— А ты рожу не корчи.

— Может, ты сам поедешь? Рожа ему не нравится.

— Чего ты обидчивый такой?

— Какой есть. Поехали. А то до темноты не успеем. Оружие есть?