Леонид Могилев - Век Зверева

Зверев заказал еще один кофе без сахара. Через двадцать семь минут возле чебуречной остановился «москвичок», вышел из него мужчина с полиэтиленовым пакетом в руке, и «москвичок» уехал тут же. Красный. Он и номер успел разглядеть, только это наверняка случайный борт.

Человека этого Зверев не видел никогда. Он был в этом уверен. Даже тогда, в чебуречной, когда его прокачивал Шток. Если только не сидел он где-нибудь в подсобном помещении и не рассматривал Зверева на экране монитора, но это уже перебор. Значит, пока можно свободно идти за ним. По Совхозной направо до Старокаменной. Синяя джинсовая курточка с капюшоном, вельветки черные, ботинки высокие, на шнурках, в правой руке — пакет, а в нем — сверток с чебуреками. Они истекают тайными соками и еще хранят тепло печи. Теперь по пустырю. Нужно отпустить курточку эту, подальше, но как не хочется отпускать. Можно отпустить вовсе, и Зверев ускоряет шаг. Догоняет он курьера на углу Оружейной и Аэропортной. Впереди, на Гагарина, платная автостоянка и трамвай. Хочешь «четверочка», хочешь — «девятка». Зверев обгоняет объект и останавливается на трамвайной остановке. Серьезная минута. Нет. Куртка с пакетом минует автостоянку и идет к остановке. Теперь уже легче. Подходит «четверка», уходит «четверка». Наконец, чебуреки — в переднем салоне «девятки». Зверев — в заднем. Поехали… Входят люди, выходят, а Зверев и его объект — остаются. Чебуреки должны бы уже остыть, а потом ведь ничего не останется, как класть их в сатанинскую печку. Хотя лучше просто на сковороду или в духовку. Трамвай миновал здание автосервиса морского рыбного порта, и что-то простреливает в голове у Юрия Ивановича. Легкий, пока, щелчок на клеммах. А вот и конечная. Транспортный тупик. Справа — лесная гавань, слева — залив. Речка Преголе несет свои воды, и корабли малым ходом идут туда, на просторы…

Недалеко от остановки — дачи… Опять везет Звереву. Большой дом, многоквартирный — он бы не потянул. Там и подходы просматриваются, и подъезд одному ему не перекрыть.

Он подождал на конечной. Мужик этот, курьер по продовольствию, не оборачивался. Он не оперативник, не бандит. Просто посыльный. Не зачищается и не проверяется. Шток сейчас в другом кругу общения, на другом уровне. Если это не фантазии зверевские. Когда синяя куртка углубилась внутрь дачного поселка, Зверев побежал. Бежал он не очень чтобы скрытно, но так, чтобы и окружающим не бросаться в глаза, просто спешить, скажем, к невыключенному утюгу или к телефонной трубке, и не потерять объект.

Дача эта — двухэтажная, богатая. Не простой человек там живет. Калитка хлопает, собачка не залаяла, а может, и нет ее вообще. Потом посыльный, но никак не хозяин, скрылся в дверях, которые открыл своим ключом. Время вечернее. Свет зажегся вначале на втором этаже, потом на первом, там кухня, наверное. На эту сторону, парадную, окон в доме много. Зверев решил проверить оборотную сторону медали и там обнаружил только одно окно, на втором этаже в комнате, где сейчас света не зажжено. Двор обнесен бетонными столбиками, и сетка металлическая натянута. Зверев оглянулся, осмотрелся. Во дворе — сарайка обычная, без замка. Дача к посадкам крайняя, с этой стороны никто не видит его сейчас. Осмотрев цоколь и подчердачное помещение на видимые признаки камеры слежения, перемахнул через сетку. Подтянулся на проволоке и аккуратно перевалился вниз, обдирая пальцы, чтобы самортизировать спуск, чтобы не как мешок с цементом, а тише, гораздо тише. И — в сарайку. Там инвентарь, лопаты, грабли. Но чисто.

Перочинным ножом прорезал щель. Доски свежие, сосновые. Теперь видна задняя стена дома, света в комнате на втором этаже нет, видна часть дорожки возле калитки. Чтобы лучше видеть ее, Зверев прорезал еще одну щель, на левом краю доски, посаженной не внахлест, а заподлицо. Аккуратные доски, рубанком по ним прошлись. Если бы внахлест, щель нашлась бы сразу, и резать пришлось бы меньше.

Пока никто не выходит из дома, никто не несет висячий замок. Он осторожно приоткрывает дверь, из инвентаря прихватывая топор. Топор хорошо оттянут, ржавчины ни грамма, ручка удобная, тонкая. На топорище сверху — следы, показывающие почтенный возраст инструмента, — аккуратные выбоины. Знать, и руки хорошие его держали. Да и у Юрия Ивановича — не плохи. К боковому окну подходить не следует. Кто-нибудь из соседей уже и так мог положить на Зверева глаз. Люди теперь в таких поселках солидарно-осторожны. Он еще раз оглядывается. Ночь уже на дворе, и в посадках — ни огонька сигаретного, ни шороха.