Леонид Могилев - Век Зверева

— Ты? Ты что?

Пистолет у него за поясом сзади. Иван одной ногой наступил на затылок спасателю, другой ствол у него изъял. Шатров руку Квасова выпустил, но тот уже крепко завяз, в вонючей своей облатке, смрадной, в грязи смертной.

Ивану нужно грех на душу взять. А потом обоих столкнуть в трясину. Подумал немного, не решился. Квасову по затылку дал ручкой «Макарова», тот отвалился на время. Шатрову на затылок наступил, притопил голову, ловко у него это стало получаться. Пачкая руки, задрал на нем пиджачок. Оружие нашлось в кобуре, под мышкой. Забрал и его. Еще раз проверил обоих на предмет вооружений. Нет ничего.

— Ну, пошел я, мужики.

— Куда? — обалдел Шатров.

— Во чрево болот. Туда, где собаки воют.

— Дурак. Тебя же завтра запорют насмерть. Вертолет пришлют. Отдавай стволы, и пошли миром в город. Тебе же не светит ничего! А теперь — срок. Или вышка. Или в камере сапогами забьют.

— У меня дом есть. Хочу умереть в своей постели и в свежей рубахе.

— Дурак. Отдай стволы. Ты же убил его.

— Оклемается. Я не сильно.

Иван шел и весело насвистывал. Вот и гать полузатопленная, вот и тропа, а вот и плиты. И дом показался. Хрена с два он отдаст его господину Лемке. Отто Генриховичу.

Первым делом Иван попил воды из родничка, потом вошел в дом и провел ревизию. За исключением разгрома, произведенного при операции захвата, все было на месте. Даже стопка простыней чистых и одеяла. Заглянул в погреб. Разгром и тут, но НЗ пайковый на месте. Рыба печеная только отсутствовала. Польстились спецназовцы.

Не было также радиоприемника, о чем он пожалел искренне. Хорошая была вещь, надежная. Стекла выбиты, и прочее, и так далее. Грустно обошел он двор. Но нужно было проверить наличие еще одной вещи, самой главной.

Взяв в доме лопатку, он вышел во двор. Лодка была на месте. Он плеснул воды в уключины, установил весла. Озеро небольшое. Рыба линь — в глубине.

На другой стороне озера Пирогов вышел, по ему одному известным приметам нашел старый пень, огромный и страшный. Там завернутый в брезент объемный сверток. Подале — пень поменьше. И сверток другой. Картонная коробка в полиэтилене. Взяв все это, он отправился назад, к дому. На кухне развернул свертки. Аммонала пятнадцать килограммов — в одном, и аккуратные коробоки с запалами «УЗГРМ» — в другом. Дело житейское. Лески у него, слава Богу, хватало.

Взрывному делу он обучился из любопытства. В Балтийске теперь чему только не обучишься. Всякой твари по паре. А добра этого — немерено. Бери, не хочу. Обещал рыбой поделиться, вот и одарили коллеги. А как растяжки делать, сам сообразил. Перекрыл обе тропы ступенями и территорию свою окружил двумя кольцами. На большее аммонала не хватило. Оставил, впрочем, заначку.

Пирогов, поварившись два дня на «нечистой» кухне, послушав краем уха разговоры, обнаружив в Калининграде обилие новых лиц, а они отличались от местных жителей осатанелой сосредоточенностью, и сопоставив все это с событиями, происшедшими ранее, понял, что вот-вот произойдет нечто. Может быть, даже подобное тому, что недавно произошло в Петербурге, где вначале артпедерастов положили немерено, а потом и вовсе бои шли. Но сердце подсказывало ему, что здесь будет круче. И может быть, что-то изменится. И не придется ему погибнуть на хуторе этом. А если Люся Печенкина жива-здорова, то и вернутся краплаковые закаты, и сочинение стихов в свободное от работы время. А будут Ивана принуждать к сдаче, так у него есть еще и два «Макарова» с полными обоймами. И вся недолга.

Он растопил печь и, пока она радовалась приходу хозяина, бурчала что-то, а потом загудела ровно и приветственно, подметал пол, выносил осколки стекол, расставлял вещи по местам. Баня на хуторе в свое время сгорела. У него были планы строить новую, а пока он мылся на кухне, грея воду в ведрах. Так уж получалось, что все важные решения он принимал здесь под вечер. Еще можно было уйти по одной из троп. Ночью он смог бы сделать это запросто. Вряд ли он в данную минуту такая важная персона, что его будут стеречь на этой болотине. Есть люди и поважнее. Справедливость, конечно, восстановить попробуют, но это — немного позже. Можно и в Балтийске спрятаться так, что отцы-командиры не найдут. Но Иван Пирогов вернулся домой.

Он попил чаю с сухариками, больше у него ничего в горло не полезло, стал стелиться. Чистую простыню взял, наволочку, пододеяльник. Свечу зажег и полежал так еще некоторое время. Потом уснул, спокойно, ни о чем не волнуясь. Если кто-то попробует потревожить его покой, то просто взлетит на воздух. Двух ментов отпустил сегодня, а кого-то неизвестного и совершенно невиноватого в происходящем — приговорил. Иван всего лишь хотел покоя. Он никого не желал видеть на своем хуторе.